Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года

В книге «Постгегемония» (2010) Джон Бисли-Мюррэй подходит к этой теме схожим образом. Анализируя роль аффекта в политическом поле, он проводит различие между конституирующей властью и властью конституируемой, которая ее эксплицирует. По его словам, хотя аффект лежит в основе всякой социальной ассоциации и таким образом формирует «конституирующую власть»[193] политического порядка, но как только этот порядок утвержден, он маскирует свою зависимость от неуправляемого аффекта, интегрируя его в свой идеологический дискурс[194]. Неконтролируемый аффект задним числом превращается в эмоцию, связанную с идеологическими объектами, и тем самым поддается контролю в рамках общественного порядка. При этом аффективное участие становится инструментом власти, ассоциируясь с объектами, которые признаются и могут передаваться гегемоническим порядком.

Тем не менее, согласно Бисли-Мюррэю, это отношение нестабильно. Аффект всегда может ускользнуть от контроля: «something always escapes»[195], – все время подчеркивает он. Именно поэтому он настаивает на том, что аффект одновременно является и основанием, и преодолением порядка. Эту двойственность являет в особенности тело: с одной стороны, это место вовлечения индивидуума в социальный порядок, опосредование габитуса, а с другой – это тело противящееся, непокорное или бунтующее. Таким образом, по выражению Джонатана Хини, эмоция образует что-то вроде «национального габитуса», но включенность в него колеблется между контролем и сопротивлением[196].

В своем последнем тексте, письме к Микеланджело Антониони, Барт призывал артистов бороться с отвердеванием смысла (буржуазно-мажоритарного), бороться за тонкость чувств, за «сбой смысла» во «вторичной зоне, где аффекты – болезнь аффектов – вырываются из смыслового каркаса, которым является код страстей»; подобный сбой, на его взгляд, был бы «вторичной политической деятельностью», направленной против устремлений власти[197].

Этот контраст между мифом, то есть смыслом – в общем, идеологическим – или эмоционально-национальной коннотацией, с одной стороны, и сопротивляющимся телом, ускользающим аффектом и художественной тонкостью как «вторичной политической деятельностью», с другой, также весьма показателен в мифологических построениях Барта, особенно в связи с темой буржуазной семьи. Например, в главе «Брачная хроника» Барт объясняет функционирование великосветской буржуазной свадьбы, связывая его с аффектом, образующим наблюдающую за свадьбой толпу: «Парижская толпа (взволнована)»[198]. Зато на пороге этой конституирующей власти, формирующей буржуазное сообщество, и власти, конституированной порядком[199], которой удается нормализовать каждого индивидуума, обнаруживаются «привычки», такие, например, которые демонстрирует пара весьма необычных молодоженов, Сильвиана Карпантье, «мисс Европа-53», и ее «друг детства, электрик Мишель Варамбур»[200]. Пресса как бы увлекает публику посредством подобных примеров[201], и Барт заключает: «Здесь прием заключается, конечно, в том, чтобы счастье, которым, естественно, лучится юная пара, поставить на службу мелкобуржуазному стандарту: оказывается, такое счастье, заведомо непритязательное, тем не менее может быть добровольно избрано, и это изрядная поддержка для миллионов французов, разделяющих ту же судьбу поневоле»[202]. Такая работа средств массовой информации может приучить сообщество к формированию эмоциональной общности[203].