Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года

Читатель, быть может, помнит, что за минуту перед тем, как Квазимодо заметил в ночном мраке шайку бродяг, он, обозревая с высоты своей башни Париж, увидел только один огонек, светившийся в окне самого верхнего этажа высокого и мрачного здания рядом с Сент-Антуанскими воротами. Это здание была Бастилия. Эта мерцавшая звездочка была свеча Людовика XI. <…>

Король встал, подошел к окну и, внезапно распахнув его, в необычайном возбуждении воскликнул, хлопая в ладоши:

– О правда! Зарево над Ситэ! Это горит дом судьи. Сомнений быть не может! О мой добрый народ! Вот и ты, наконец, помогаешь мне расправляться с дворянством! <…>

И, запросто положив руку на плечо Копеноля, сказал:

– Итак, вы говорите, мэтр Жак…

– Я говорю, государь, что, быть может, вы и правы, но час вашего народа еще не пробил.

Людовик XI пронзительно взглянул на него:

– А когда же, мэтр, пробьет этот час?

– Вы услышите бой часов.

– Каких часов?

Копеноль все с тем же невозмутимым и простоватым видом подвел короля к окну.

– Слушайте, государь! Вот башня, вот дозорная вышка, вот пушки, вот горожане и солдаты. Когда с этой вышки понесутся звуки набата, когда загрохочут пушки, когда с адским гулом рухнет башня, когда солдаты и горожане с рычаньем бросятся друг на друга в смертельной схватке, вот тогда-то и пробьет этот час.

Лицо Людовика XI стало задумчивым и мрачным. Одно мгновение он стоял молча, затем легонько, точно оглаживая круп скакуна, похлопал рукой по толстой стене башни.

– Ну, нет! – сказал он. – Ведь ты не так-то легко падешь, моя добрая Бастилия?[218]

Гюго удается здесь своеобразно показать национальное будущее через серию глаголов, связанных между собой звуковым эффектом («пробьет», «услышите», «понесутся звуки», «загрохочут», «с адским гулом рухнет», «с рычанием бросятся», «в смертельной схватке», «пробьет», «падешь»). Возможно, это один из самых аффективных элементов отрывка, но в смысле уже конституированной эмоции, которая отождествляется с историей Революции. Пространственное сокращение дистанции (между Бастилией и собором) до расстояния видимости друг от друга также говорит о глубине, сравнимой со временем. Этот отрывок становится чрезвычайно эмоциональным из-за перспективы, за которой должен следить читатель. Можно сказать, что в этом отрывке текст питается конституирующей властью нового, республиканского порядка. Тем не менее нельзя отрицать, что наравне с галлюцинаторным временем[219], пространственно-плотным и почти вневременным, имеется также особый текстуальный эффект, который вовлекает нас в настоящее переживаемого опыта и помещает в центр аффективной наррации, а значит, в ее нестабильную, плавающую темпоральность. Сама сцена связана с мифом глубинной истории, но письмо открывает нам ее аффективные трещины.