Я увидела на газоне около уже почти заселенной новостройки много людей.
Народ стоял вокруг чего-то мною пока не увиденного, но когда я услышала «ох… кошмар… твари… конец света… найти и никакого снисхождения», то сердце мое упало в живот.
Труп. Там, наверное, труп, уже очерченный опергруппой.
– Что там такое? – спросила я парня, который мотал головой в негодовании и повторял одно слово – нелюди.
– Лучше вам не видеть, – ответил он, увидев мои зрачки…
– Там уже очерчено? – спросила я.
– Очерчено, конечно, – ответил парень.
– А где оперативники?
– Пока не вызвали. Найдем хозяина и тогда.
– Хозяина? – переспросила я.
– Да.
– А… какого? Я даже смотреть боюсь….
– И не надо. Еще и стошнит, там такой аромат…
Боже, боже… Я прикрыла рот руками, чтобы не вылетел немой крик ужаса.
– А кто же очертил, сами жители? Если опергруппы еще не было… – вдруг я стала от страха четко мыслить.
– Уж вы совсем нас дебилами считаете? – обернулся парень. – Мы что, не в состоянии собачье дерьмо очертить?
– Собачье… что?!
– Дерьмо, что еще…
– То есть… там не труп?
– Вы разочарованы?
– То есть… вы очертили дерьмо собаки? Зачем?
– Чтобы найти хозяина, который не следит за нашими правилами и пускает собаку на ипотечный английский газон. Можете посмотреть, если хотите. Вот такие люди у нас. Пускают собак на английский газон и при этом хотят жить, как в Англии, сто раз на собрании жильцов предупреждали, называли места выгула, но нет, вот, полюбуйтесь… Еще дымится… Вовремя ноги унес, недавно, значит, выгуливал… Но если мы его найдем, а мы его найдем, то очертим уже его самого, я не я буду!
– А не проще убрать… какашки… и всё? – глупо спросила я. – Давайте уберу, хотя я не ваша ТСЖ…
–
– А как вы искать будете виновника, – резонно поинтересовался только что подошедший с работы жилец этого же дома.
– Пока не знаем, – ответила одна активистка, – но зло не должно оставаться безнаказанным. Найдем, ткнем и обезвредим.
– Хозяина или собачку? – спросила я.
– Ткнем собачку, а обезвредим хозяина. Хотя…
И тут все понимающе переглянулись, и та же активистка кивнула решительно головой:
– Нет, ткнем хозяина! Чтобы никогда!
– Чтобы nevermore! – перевел мне какой-то юноша и сказал активистке: – Я готов дежурить ночью, чтобы никто не успел убрать. Потом график составим. Сменный.
Я развернулась и впервые в жизни быстрыми шагами двинулась в сторону своей хрущевки, где зеленая-зеленая трава у дома. Уже с желтыми листьями. С лежащими на ней котятами из подвала и приблудной собакой, которую кормит весь дом, а дети гладят ее. Гладят и гладят.
Ложитесь
В гардеробе напомнили, что надо бросить пять рублей и выскочат бахилы.
Бахилы оказались зеленого цвета, жизнеутверждающего, ближе к воде в бассейне. «Прямо к вашему пальто в тон», – сказала гардеробщица.
Оно стальное и цвета светлой тины одновременно, но гардеробщице показалось, что в один тон. Жаль, говорит, что пальто сдавать придется. А то очень в тон.
Я села в очередь на УЗИ, как всегда с краю, отдельно, не могу посреди людей, ни в очереди, нигде.
Напротив сидит сын лет сорока пяти с больной мамой. Мама все время вздыхает, а сын мне говорит:
– Не упадет?
– Кто?
– Урна.
– Какая урна?
– Рядом с вашим локтем урна. Она пластиковая. Толкнете – и упадет.
– Спасибо, не упадет.
– Да не за что, – говорит он. – Но локтем поосторожнее все же. Или урну отодвиньте.
– Не приставай, – сказала мама. – Упадет – поднимешь.
– Зачем поднимать, когда можно не ронять, – повернулся к ней сын.
И я подумала, что эта мама из-за него получила рак.
– Зачем поднимать, когда лучше следить за локтем, – закончил он.
Я засмеялась. Сочетание слова «урна» в этом учреждении с заботой о ее непадении и строгостью к моему локтю мне очень понравилось.
Парень с палочкой, другой уже, хромает, послушал все это, встал, прохромал к урне и отодвинул ее на три метра от меня. Чтобы все успокоились. И все успокоились.
Я вошла в кабинку, а сестра спрашивает:
– Где полотенце? Вы у нас уже сто раз были, а полотенце забыли?
– Я никогда его не брала.
– А почему?
– Мне никогда не говорили про полотенце. У вас всегда простынки бумажные стелили.
– Раньше я была замужем и любима, – ответила сестра.
Она хотела сказать, наверное, что времена меняются, в них живут и их не выбирают. Но это уже до нее сказали.
– Простынки бумажные не вечны, вы могли прийти – а их нет. закончились. Но вам повезло. Пока есть. Ложитесь.
Узистка долго водила по одному и тому же месту, смазывала чем-то склизким и снова водила, не сходя с этого квадрата.
У меня все сжалось от страха.
– Что? – спросила я хрипло.
– Пока… смотрим… смотрим…
И снова, и снова, и снова по этому месту. Потом записывать что-то стала.
Та-а-к, подумала я, главное, чтобы бахилы под цвет пальто… И урна чтобы от локтя не упала. И полотенце уже не надо брать в следующий раз. Его просто не будет… следующего раза… так долго… что она там водит и водит. И записывает. Сколько проблем сразу исчезнет. Сразу все.