Что-нибудь такое

– Поверните голову, – наконец сказала она.

– А… вы…

– Все прилично пока, смотрим дальше, – ответила доктор.

Господи, что же она так долго там водила, по одному месту, что, что, что?!

– Что там было? – спросила я как можно спокойнее.

– Шея там была, – ответила она.

Почему-то я тут же вспомнила фаршированные куриные шейки, бабушка Рива в детстве все время их делала. Очень вкусно.

Эх, бабуля…

Ради сына

Эдику было шестьдесят пять. И хотя он был Эдуард Аркадьевич, всего его звали только так – Эдик. Он был знаменит в коллективе своими многолетними сомнениями на тему уезжать или нет. Молодая жена, которую Эдик обожал, истово хотела в Америку, прикрываясь будущим их сына-подростка. А может, не прикрывалась, а была абсолютно права.

Эдик никак не мог принять решение и поэтому погибал на глазах. И без того добрый и мягкий, он превратился во что-то безвольное, поникшее и еще более подкаблучное…

Наша начальница доводила его теперь до сердечных приступов без малейших усилий.

Эдик был уязвим, потому что не знал, ехать ему в Америку или нет. Ему не жаль было расставаться ни с родным городом, ни с березками, ни с чем-то там еще. Он был в горе только по одной причине – в Америку нельзя было перевезти книги, которые он собирал и перечитывал всю жизнь и которые были им самим. Его опорой и счастьем.

– Эдик, да брось ты… – робко пыталась я поговорить с ним. – Ну что теперь… Там, в Штатах, тоже книги продают… Ну прими решение уже, больно смотреть на тебя…

– Да-да, Аллочка, ты права. Я должен принять решение. И я его скоро приму.

Это Эдик произнес решительным тоном и посмотрел на меня глазами подстреленной собаки.

Через три месяца Эдик продал все книги и уехал жить в Нью-Йорк. Прощаясь, он повторял: «Я еду ради сына!»

Потом мы узнали, что Эдик сошел с ума. В день, когда в Нью-Йорке взорвали башни-близнецы, его сын-подросток как раз пошел знакомиться с городом и направился в тот злополучный район. Эдик пошел искать его. Он ходил и кричал его имя. Он ходил и кричал. И искал, искал, искал… И кричал. И сошел с ума.

Сын, слава Богу, оказался цел и невредим.

Рыбки на прогулке

Михаил Ефремович жил один, ему давно никто не звонил, и ему тоже некому было звонить. Пятнадцать лет молчал телефон, но абонентскую плату Михаил Ефремович вносил регулярно, привык к порядку. Платил без надежды и особого желания, чтобы кто-то о нем вспомнил.

Когда желание долго, слишком долго не исполняется, то уже как-то не сильно этого желаешь, а потом вообще не желаешь.

Но иногда телефон звонил.

Это началось лет десять назад, и Михаил Ефремович уже знал, что сейчас будут или проводить социологический опрос, или приглашать на бесплатную акцию по массажу или омоложению. Он разговаривал всегда вежливо и всех выслушивал внимательно, но безразлично. Через такие звонки он скорее проверял, жив ли еще. Подтверждали этими звонками, что жив.

Вот его рука на трубке. Вот его тихий немолодой голос. Вот его слова во рту: «Да. Нет. Благодарю. Хорошо. Нет. Всего доброго. Подумаю».

Раздражения не было, но и радости не было, потому что не было желания общаться. Желания атрофировались за невостребованностью сначала другими, а потом им самим.

Но однажды Михаил Ефремович заплакал во сне, проснулся и вытер глаза ладонью. Оказалось, что плакал он наяву. Совсем не помнил, что снилось.

Но появилось новое внутри. Вместо мертвой пустоты и покоя появилась тоска сердечная, схватила за горло, вытаскивая все жилы как будто… Как будто пункцию брали из позвоночника, как в детстве. На эту боль похожа была тоска.

Он тогда кричал от этой боли громко, и мама утешала его потом, всхлипывающего долго и обиженно. Очень больно было это, в детстве. И сейчас вдруг заболело почти так же. Почти физически.

Михаил Ефремович еще не понял, о чем эта тоска, но к вечеру, устав от боли, вдруг быстро привел себя в порядок и вышел на улицу с заранее написанными бумажками в руках и клеем. И стал на столбах оставлять объявления.

«Пропала собака». «Срочно продам холодильник в хорошем состоянии». «Ищу пропавшего кота». «Требуется опытный сантехник». «Сдам комнату недорого». И везде несколько раз повторял свой номер телефона.

Вдруг позвонят, и он поговорит с живым человеком, а не с продавцом массажа, который как будто по бумажке разговаривает… Поговорит немного с каждым, а потом объяснит, что ошибка какая-то вышла. Не давал он никаких объявлений.

Тоска еще оставалась фоном, это было даже приятно, что-то живое, новое.

«Буду ждать звонков», – немного возбужденно подумал Михаил Ефремович. Как будто свидание ему предстояло. Но никто не звонил.

«Еще позвонят, пока прочитают, пока то да се…» – подумал Михаил Ефремович и сел смотреть телевизор про Америку. Там одна женщина шла по улице и вела на поводке аквариум с рыбками. Как собаку.