– Отведи ее в свою палатку и оставайтесь там, – сказал он ей, осторожно хватая меня за предплечье.
Холт подтолкнул меня к Имельде так, что я чуть не налетела на нее. Она еще плотнее натянула капюшон мне на голову.
– Прикрой все эти метки, ведьма.
Фенрир поднялся со своего места у костра, и из пасти у него вырвался рык. Он пошел следом за Имельдой. Она вела меня к палатке, которую они делили с Фэллон, но слова Имельды остановили его.
– Лучшая защита, которую ты сейчас можешь обеспечить, – это держаться от нее подальше, – сказала она, выпрямляясь, когда волк оскалил зубы.
Имельда сглотнула, кивнув, и повела меня к палатке, где ночевали они с Фэллон. Фенрир уселся, повинуясь приказу Имельды, и остался у костра. Он нечасто требовал моего внимания, если не считать, что я иногда гладила его у костра ночью, но он всегда был рядом. Без него я вдруг почувствовала себя голой и выставленной на всеобщее обозрение.
Имельда, Фэллон и я нырнули в палатку, но она не закрыла полог, чтобы внутрь попадал лунный свет. Сорвав с меня капюшон, она откинула плащ, обнажив мне кожу. Повернув меня к свету луны, она позволила ему коснуться моей кожи.
–
Она провела ладонью по каждому пятну, где у меня на коже красовалась метка, и я увидела, как выцветают на глазах завитки, окрашиваясь в цвет моей кожи и плавно сливаясь с ней.
– Постарайся не говорить в присутствии Октавиана. Магия потребует плату. Чтобы скрыть одну правду, надо выдать другую. Делай все возможное, чтобы находиться рядом с теми людьми, которым ты доверяешь, потому что ты почти не сможешь контролировать то, что тебе дано.
– А истину выбрать нельзя? – спросила я, глядя на нее с ужасом.
Мне не хотелось даже думать о последствиях моего разоблачения. Имельда грустно покачала головой, и я вздохнула.
– Кто такой Октавиан? – спросила я.
– Один из любимых детей Маб, – ответила она, с отвращением качая головой. – Его забрали из двора Осени несколько столетий назад. У Осеннего двора всегда были претензии к Зимнему двору, и одного этого стало достаточно, чтобы Калдрис и Октавиан стали врагами с самого начала. Но Октавиан оказался другим – не таким, как остальные. Ему
– И почему же избрали именно его? Если Октавиан такой верный слуга, почему бы не выбрать его? – спросила я, наблюдая, как она закрывает вход в палатку.
Имельда завязала тесемки тугим узлом, расправила спальники и потянула меня к себе, чтобы уложить между собой и Фэллон и спрятать от всего, что могло бы меня выдать.
– Каким бы верным ни был Октавиан, он всего лишь сидхе. Он не в состоянии нанести такой урон, какой наносит Калдрис. А в глазах Маб это всегда недостаток. Если бы Калдрис хотя бы смотрел на нее и угождал ей так, как она, по ее мнению, того заслуживает, он был бы ее самым любимым ребенком, потому что мог бы стать настоящим оружием против ее врагов. Собственно, он уже им стал, даже если его лояльность приходится требовать с боем, а не принимать в качестве добровольного дара, – объяснила Имельда, ложась на бок, чтобы устроиться поудобнее.
Втроем в палатке было тесно. Она закрыла глаза, будто собиралась заснуть, и я недоверчиво уставилась на нее в темноте.
– Ты и вправду собралась спать? А как же Калдрис там…
– Он прекрасно справится сам, – прошептала она, прикоснувшись одним пальцем к моим губам. – Но Октавиан не должен знать, что ты половинка Калдриса. Если Маб узнает, что у него есть пара, она прикажет Калдрису привести тебя к ней. Поэтому тебе пока лучше скрыться из виду, Эстрелла. Это означает, что, пока они не придумают способ, как избавиться от Октавиана, ты не сможешь ночевать с ним в одной палатке. А сейчас давайте спать. У меня такое чувство, что завтра нам всем понадобятся силы.
Я вздохнула, прижимаясь к Фэллон. На мгновение она положила руку мне на живот, и эта сестринская связь накрыла меня с головой.
Я закрыла глаза. Мне очень хотелось заснуть, но сон не шел.
33
На следующее утро нас разбудил крик.
– Подъем! – разнесся по лагерю чей-то незнакомый голос.
В нем было слишком много жизнерадостности, удовольствия и даже фальши во всех смыслах. Я резко села, веки у меня были тяжелыми и никак не хотели подниматься. А кожа под глазами, казалось, была содрана, будто большую часть ночи я терла ее кулаками.
Имельда коснулась рукой моего плеча, удерживая в неподвижности, пока сама поднималась на ноги. Она встала, аккуратно отодвинула свою обувь от спальника и повернулась, чтобы взглянуть на меня, прижав палец к губам.