Она сделала лишь то, что я умел уже давно. Во всяком случае, в общих чертах. Мертвецы, которых я воскрешал, никогда не были наделены сознанием. За все эти столетия, что я оживлял их для выполнения своих приказов, они ни разу не заговорили. Никогда не двигались по собственной воле. Не задавали вопросы, как будто у них был разум.
Она не вернула его к жизни. Ведь он снова обратился в то, чем по сути и был, – в груду костей. Но и по-настоящему мертвым не был. Он как будто существовал в промежутке между жизнью и смертью, как если бы Эстрелла протянула руку и схватила одну из душ, блуждающих по небесным долинам.
Я сел, потянулся руками к ботинкам и надел их. Завязать откидные створки палатки она не удосужилась, и теперь они, тихо хлопая, развевались на ветру. Она знала, что завязывать их бессмысленно, потому что я всегда вскоре следовал за ней.
Куда бы она ни пошла, я всегда буду рядом – в этой жизни или в следующей.
Я вышел из палатки и направился к тому месту, где она лежала на одеяле, там мы недолго были прошлой ночью. После смерти Октавиана ее до краев наполнила глубокая печаль, как будто она никак не могла полностью избавиться от навязчивых обвинений Холта. Он назвал имя того самого существа, которым она уже себя считала. Имя, которое она могла бы носить, если бы ее не забрали в Нотрек.
Я отказывался в это верить. В моей половине было столько доброты, столько участия и стремления к тому, чтобы все было справедливым и честным. Она просто не могла быть ребенком тиранической королевы, правившей через боль и страдания.
– Калдрис, – сказала Имельда, встав передо мной.
Она остановила мое продвижение, не давая мне добраться до моей половины, излучавшей густые волны горя.
– В чем дело? – спросил я, скрестив руки на груди.
Я не чувствовал холодного зимнего воздуха на голой коже тела, но от напряженного выражения на лице Имельды мне стало не по себе. Если бы сейчас она сказала мне, что моя половина и есть дочь Маб, я бы потерял контроль над яростью, запертой во мне.
– Мне нужно, чтобы ты дал мне обещание, – сказала она, колеблясь, когда снова посмотрела на огонь.
– Я не даю обещаний никому, кроме нее, – сказал я, кивнув в сторону своей половины.
Ее руки были воздеты к небу, кисти и пальцы танцевали, будто она играла с теми самыми нитями, которые свисали с созвездий у нее над головой.
– Обещай, что защитишь ее. Убережешь не только от опасностей, но и от тех, кто попытается завладеть ею, чтобы воспользоваться ее силой, – сказала она, и я поднял бровь, когда она замолчала.
Она должна была знать, что я уже дал такое обещание. Я сделаю все, чтобы защитить Эстреллу, ценой самого мира.
– Но если у тебя не получится, если Эстрелла затеряется во тьме, обещай, что поможешь мне покончить с этим.
– Что? – спросил я, уверенный, что не расслышал ее.
Лицо Имельды скривилось, ноздри раздулись, и она потерла нижнюю губу и всхлипнула. По щеке у нее скатилась первая слеза, и она покачала головой.
– Неужели ты этого не почувствовал?
– И что я должен был почувствовать?
– Когда она скрыла из виду луну и звезды. Они не просто спрятались за облаками. Они как будто перестали существовать, – сказала Имельда, скрестив руки на груди, отражая мою позу.
Лицо ведьмы исказилось от боли, как будто горечь от этой утраты была так велика, что она не могла себе позволить даже думать об этом.
– Не говори ерунды, – сказал я, обходя ее и снова направляясь к Эстрелле.
Имельда схватила меня за руку и снова остановила.
– Я серьезно, Калдрис. Я не знаю, кто она – дочь Маб или кто-то другой, но такая магия, как у нее, может изменить мир. Вы вдвоем можете перестроить Альвхейм, чтобы он стал убежищем для всех. Или наоборот – утянете его еще глубже во тьму, созданную Маб. Если Эстрелла не в состоянии контролировать заточенную внутри нее магию, подумай, какой вред она может нанести.
– Она считает, что ты переживаешь за нее. Что вы с Фэллон ее подруги. Я бы даже сказал, что она любит вас как родных, хотя почти не знает. И ты решила отплатить ей за это, обратившись ко мне с просьбой убить мою половину? – спросил я, нахмурив брови, когда она посмотрела на меня со слезами на глазах.
– Я люблю ее. Я обожала эту девочку в каждой из ее жизней, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понимать: она и сама хотела бы, чтобы кто-нибудь помешал ей стать монстром, которого она так ненавидит. Я не прошу тебя убить ее просто так. На всякий случай. Я прошу тебя сделать то, что будет необходимо, если мы потеряем ту Эстреллу, которую знаем, – сказала ведьма, и ее нижняя губа задрожала, когда она посмотрела на луну.
– Ради нее я готов принести в жертву весь этот мир и все, что в нем есть. И меня нисколько не волнует, если с неба исчезнет луна, в которой ты черпаешь силу, – ответил я, и в глазах у меня вспыхнул недобрый огонь.
– Это не то, чем кажется…
– Никогда больше не подходи ко мне с этим разговором. А если ты когда-нибудь попытаешься навредить ей, я сам тебя уложу в землю, ведьма, – прорычал я, шагая мимо нее, чтобы приблизиться к своей половине.