Что охотится в тени

– Расскажешь ей о нашем разговоре? – спросила Имельда, сглотнув, когда я обернулся, чтобы посмотреть на нее через плечо.

Я изучал ее, размышляя над вопросом. Я знал, что мог бы проводить больше времени со своей половиной, если бы она потеряла привязанность, которую испытывала к Имельде. Это вбило бы клин между ней и Фэллон, и Эстрелле больше не на кого было бы положиться, кроме меня. Эта мысль не должна была казаться мне столь привлекательной, но казалась. После столетий, проведенных без нее, я хотел обладать не только ее телом. Я хотел полностью владеть ее вниманием. Хотел быть единственным, с кем она проводит время.

– Нет, – наконец ответил я, заметив, как плечи ведьмы облегченно опустились. – Я сделаю все, чтобы защитить ее. Даже скрою правду о твоем предательстве, чтобы не ранить ее, – сказал я и зашагал прочь, оставив позади Имельду, которая медленно закрыла глаза.

Втянув в легкие прохладный воздух, я заставил свое тело расслабиться, отгоняя напряжение и ярость, и смотрел, как танцуют пальцы Эстреллы, перебирая невидимые нити. Они, должно быть, представляли собой незабываемое зрелище, свисая с неба, переливаясь в свете луны. Я поднял руку, глядя на свои пальцы и задаваясь вопросом, что такого было в моей половине, что она могла видеть такие вещи, а я не мог.

– Я скучаю по тебе каждый божий день, – прошептала она, и от печали в ее голосе у меня сжалось сердце. – Но, черт меня возьми, я ведь и ненавижу тебя тоже. Ненавижу за то, что не сказал мне правды, за то, что всю жизнь лгал мне. Кто я такая? Ее дочь? Поэтому ты так отчаянно пытался удержать меня от фейри? – спросила она.

Мне потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что она разговаривает со своим братом.

Я остановился, ожидая затишья в ее одностороннем разговоре. Мне не хотелось посягать на ее личную жизнь, подслушивать, как она горюет.

– Я чувствую, что ты смотришь на меня, – сказала она громче.

Эта фраза погрузилась в меня, и я понял, что теперь она обращается ко мне. Она чувствовала меня так же, как я чувствовал ее, независимо от того, близко или далеко она находилась.

Шагнув вперед, я опустился рядом с ней на одеяло, но перевел взгляд с ее лица на звезды, желая увидеть то, что видела она. Мне бы очень хотелось вместе с ней взирать на мерцающие нити, которые заполнили ее зрение.

Возможно, если бы их увидел и я, это помогло бы мне лучше понять и постичь, почему она видит их, а боги, которых я знал, нет. Если она была богиней во втором поколении, как и я, почему наши силы проявлялись по-разному?

Что в ней откроется, когда она ступит на землю фейри?

Наконец, она села и уставилась на пламя, скрестив руки на груди.

– Случалось ли тебе когда-нибудь испытывать вину за отнятые тобой жизни? – спросила она, наконец переводя свой взгляд на меня.

Он был наполнен мерцающим светом звезд, черным с пурпурным отливом и золотыми крапинками.

– Да, – ответил я, кивнув, и коснулся ее руки. – Когда Маб впервые начала использовать меня как палача, я чувствовал очень большую вину за отнятые мной жизни. Гораздо большую, чем ты можешь себе представить.

– А как насчет жизней, которые ты забрал сам, по собственной воле? Они тебя тоже тяготят? – спросила она.

– Ты чувствуешь себя виноватой? Из-за убийства Октавиана? – спросил я, считывая вопросы, которые она задавала.

Ей нужно было поговорить с другим существом, у которого был подобный опыт, чтобы посочувствовать ему. Но я никогда не отнимал жизнь просто так, не зная цены, пока не сровнял с землей Калфолс. Не на своих условиях. Не по своей воле.

Это была кровавая бойня, но никакой вины я не чувствовал. Некоторые жители Калфолса заслужили смерть, на которую я их обрек, но были и невинные, просто прохожие, погибшие в результате разрушений.

– Нет. И что это говорит обо мне? – спросила она, и изо рта у нее вырвался вздох, как будто она недоверчиво фыркнула. – Без сомнения, я какое-то чудовище. Я не чувствую никакого раскаяния, что убила кого-то.

– Он и не заслуживает твоего раскаяния. Ты это знаешь, – сказал я, поворачиваясь к ней.

Я придвинулся к Эстрелле, прикоснулся своим лбом к ее и посмотрел в эти глаза, которые смотрели на меня и казались такими же древними, как сама вечность.

– Знаю. Но чувство вины и раскаяние нужны не ему, а мне. Чтобы напомнить, что я все еще человек, – сказала она, и с губ у нее сорвались всхлипы, когда она опустила глаза.

Мы подошли к сути разговора. Вера Эстреллы в собственную человечность угасала с каждым днем, становилась все меньше, когда она поступала наперекор законам человечности. Если она владела магией вне нашей связи, она просто не могла быть человеком, и для женщины, которая была человеком всю свою жизнь, осознавать такое было горько.

– Мин астерен, – нежно сказал я, когда она поджала губы, пытаясь сдержать слезы.

Для остальных из нас ее человечность мало что значила. Она была все той же женщиной, которую я полюбил, независимо от того, в какой оболочке скрывалась ее душа. Она все та же личность, какой была две недели назад, столетия назад.