Что осталось от меня — твое

— То, что вас интересует, находится здесь, — сказала женщина, останавливаясь возле одной из секций каталога. — Вот эти большие ящики в самом низу. — Она отделила от связки ключей один и, наклонившись, отперла нужный ящик. — В них хранятся пленки.

— Пленки?

— Да. Каитаро Накамура отказывался подписать признание. В течение нескольких дней после ареста он вообще не желал говорить со следователем. В результате они просто сняли допросы на видео.

Она выпрямилась и взглянула на меня. Я отвела глаза. По закону человека могут держать под арестом без предъявления обвинения и допуска к нему адвоката не больше двадцати трех дней.

— Через сколько дней ему предъявили обвинение? — спросила я.

— Через двадцать три, — сказала она.

Я мысленно подсчитала: пятьсот пятьдесят два часа, тридцать три тысячи сто двадцать бесконечно тянущихся минут, когда человек находится во власти государства.

— Есть ли на видео… — Я запнулась. — Нечто, к чему мне следует быть готовой?

Адвокат молча склонилась над открытым ящиком.

— Он так и не подписал признание? — спросила я.

— Сами увидите, — сказала Юриэ Кагашима, извлекая из ящика несколько видеокассет. Она положила их на край узкой полки, закрепленной между каталожными шкафами, и направилась в конец комнаты к стеллажам. Я уставилась на кассеты, как будто они сами по себе таили какую-то опасность. Тем временем адвокат выдвинула одну из секций стеллажа, заполненную папками.

— Что касается бумаг — не стоит читать их прямо здесь, — сказала она.

— А кассеты я могу взять?

Женщина кивнула.

— Даю вам две недели, но я должна все получить назад.

— Могу хотя бы пролистать дело?

Она снова кивнула. Напряжение внезапно оставило меня, впервые с того момента, как я переступила порог адвокатской конторы. Я перевела дух и улыбнулась. Приблизившись к стеллажам, я позволила себе высказать вслух то, что чувствовала, — огромную благодарность.

— Спасибо, — негромко произнесла я.

— Вы должны знать, что произошло, — сказала Кагашима.

— Благодарю вас, — повторила я.

— К тому же вы не сможете причинить вреда Каитаро.

Я вздрогнула, услышав его имя.

— Сумико, — едва слышно произнесла женщина, окидывая меня взглядом с головы до ног, будто видела в стоящей перед ней девушке ту маленькую девочку, которую двадцать лет назад утешала, качая в объятиях.

Я смотрела вслед госпоже Кагашиме: бесшумно ступая по коричневому ковру, она шагала к выходу.

— Юриэ, — позвала я. Она обернулась. Как сейчас вижу ее лицо, освещенное ярким белым светом люминесцентных ламп. — То, что я вам тогда рассказала при нашей встрече в отделении полиции, как-либо помогло в его защите?

Она замешкалась на секунду, прежде чем открыть дверь. А потом произнесла:

— Вам решать, помогло или нет.

Дверь закрылась с легким щелчком. Я повернулась к стеллажам: ряды полок, заставленные папками, поднимались до самого потолка. Надо было поскорее сложить кассеты и папки в сумку и уйти отсюда, но один документ я хотела увидеть прямо сейчас. После стольких лет, которые я прожила без мамы, ничего не зная о том, что с ней случилось, настало время выяснить, как она умерла. Мне нужны были факты, и только факты. Поэтому я искала документ, название которого происходит от греческого слова, состоящего из двух частей — «сам» и «зрение» — аутопсия. Я искала протокол вскрытия.

Чтение протокола вскрытия не было для меня в новинку. Во время учебы каждый начинающий юрист проводит не один месяц в прокуратуре, помогая вести дела. Мы часами сидели вместе с судьями, составляя обвинительные заключения, и всякий раз, когда речь шла об убийстве, практикант обязан был присутствовать на вскрытии. Никогда не забуду первое посещение морга. В толпе однокурсников я стояла в полуподвальном помещении больницы, я не чувствовала никаких запахов, кроме острого ментолового запаха бальзама «Викс», которым мы предусмотрительно смазали ноздри. На побелевших лицах товарищей я, словно в зеркале, видела мою собственную бледность. Натянув хирургические перчатки, мы напряженно ждали судмедэксперта.

Работавшие с нами специалисты были чрезвычайно внимательны и прилежны, они стремились как можно подробнее объяснить анатомию человеческого тела и громко объявляли обо всех открытиях, которые делали в процессе исследования трупа. И всячески поощряли нас принимать участие в этом интереснейшем занятии. Помню, один из них поманил меня, подзывая поближе. Его ассистенты, сгрудившиеся возле стола, потеснились, уступая мне место. Доктор отступил от обычного порядка вскрытия и вместо привычного Y-образного разреза от подбородка до паха сосредоточился на гортани погибшего, желая повнимательнее изучить нанесенные ему повреждения. Я наклонилась вперед, вглядываясь в то, что он мне показывал: мышцы и кости — плоть человека, чье убийство мы расследовали. Я уже читала материалы дела, но сейчас, после того как мне предложили коснуться тела, надавить сквозь открытую рану на белеющие связки, события, описанные в бумагах сухим языком закона, предстали передо мной в совершенно ином свете.