Что осталось от меня — твое

Когда мы с дедушкой катались на лыжах в Японских Альпах^[112], нам часто приходилось ездить на местных электричках. Они двигались так медленно, что вы успевали рассмотреть теснящиеся по берегам речушек заросли бамбука. Стебли покачивались на ветру, словно пышные страусовые перья. А в этом поезде мир казался смазанным, будто расплывшийся акварельный рисунок. Вдали сверкали шапки гор, похожие на жемчужины, нанизанные на туго натянутые телеграфные провода. Одинокие домишки, разбросанные вдоль насыпи, и зеленовато-желтые поля сливались в сплошную цветную полосу. Проносящийся за окном пейзаж устремлялся назад, в Токио — город, частью которого была я сама. Вот только для меня пути назад не было. Но чем ближе мы подъезжали к Тибе, тем сильнее становился мой страх — угловатый и липкий, он поднимался из глубины души. Поезд замедлил ход. Мир вновь обрел четкость, проступившую в контурах платформы и здания вокзала.

Я нервничала, подходя к воротам тюрьмы. Говоря с дедушкой, я не пожелала и представить себе, что мое свидание с Каитаро может не состояться. Но вдруг Ёси окажется прав? Порядки в тюрьме действительно строгие. Я, конечно, могу утверждать, что в некотором роде прихожусь родственницей заключенному, однако достаточно ли этого, чтобы мне разрешили увидеться с ним? И все же двадцать лет назад этот человек вошел в мою жизнь — я считала, что такая связь дает мне право на встречу с Каитаро Накамурой.

Сейчас действует то же правило, что и в прошлом: когда заключенный впервые переступает порог тюрьмы, администрация составляет список возможных посетителей. Человека, чьей фамилии в этом списке нет, не допустят к нему.

Руки у меня дрожали, пока я возилась с замком сумочки и доставала удостоверение личности. Водительские права застряли в кармашке кожаного портмоне, и мне пришлось выдергивать их скользкими от пота пальцами. Я поклонилась охраннику, тот жестом приказал подождать, а сам направился к будке, притулившейся возле тюремной стены. Я издали наблюдала, как он снимает телефонную трубку и, держа перед глазами мое удостоверение, вслух читает все, что на нем написано. Затем охранник помолчал, слушая своего собеседника, и снова заговорил. Давно хмурившееся небо пролилось дождем, в воздухе повисла влажная морось, почти туман. Охранник повесил трубку и, ускорив шаг, вернулся ко мне.

— В данный момент заключенный находится на работе, — приблизившись, сказал он. — Но у нас есть помещение, где вы можете подождать. Около получаса или чуть больше.

Он указал на само здание тюрьмы: внушительное строение из красного кирпича времен эпохи Мэйдзи^[113]. Я с таким напряжением готовилась преодолевать препятствия, придумала столько убедительных аргументов (и даже прихватила свой новенький адвокатский значок), что не сразу поняла его. Охранник нетерпеливо качнул головой и смахнул краем рукава мелкие капельки влаги со щеки.

— Госпожа Сарашима? — повторил он. — Вы должны будете заполнить опросный лист.

Дождь начал сеять быстрее и гуще. Охранник покосился на небо, потом взял меня за локоть и потянул за собой под ярко-желтый навес лавки, где торговали всякой всячиной, сделанной руками заключенных. Там он протянул мне бланк и ручку.

— Пожалуйста, заполните это. Вы должны точно ответить на вопросы.

Я взяла бумагу, все еще несколько обескураженная.

— Он внес мое имя? — запинаясь, спросила я. — Я числюсь в списке его посетителей?

Охранник сузил глаза.

— Ах да, извините, — поспешно добавила я, склоняясь над бланком. Тут были вопросы, касающиеся моих анкетных данных, на них я отвечала быстро, почти не задумываясь, пока не дошла до пустой рамки с надписью: «Укажите тему разговора с заключенным». И ниже — мелким шрифтом: «Пожалуйста, не отклоняйтесь от указанной темы, иначе ваше свидание будет прекращено».

Я задумалась, перо зависло над бумагой, а затем написала три слова: «Рина, моя мама».

Охранник забрал у меня бумагу, пробежал глазами, молча кивнул и побежал обратно к своей будке. Я осталась одна под навесом. Взглянув на часы, я заметила, что на стекле поблескивают мелкие дождевые капли, край рукава куртки тоже промок. Я поежилась и решила зайти в магазин. Внутри было прохладно — работал кондиционер, и я начала мерзнуть больше, чем на улице. Магазин пустовал, ни продавца, ни покупателей, только заставленные товарами шкафы и полки.

Каждый заключенный обязан работать. Даже смертники, дожидающиеся исполнения приговора, даже сидящие в одиночных камерах — эти работают, не выходя из них. Остальные трудятся на тюремной фабрике, которая получает от различных фирм заказы на производство сумок с символикой организации или палочек для еды. Также заключенных обучают ремеслам. Их изделия и были представлены в магазине.