Что посмеешь, то и пожнёшь

Слепляя с запястья цепкие пальцы, высвобождая руку из слёз, Святцев с плохо скрываемой раздражительностью назидательно бормотал:

– Я не Никита Михалыч… Александр Александрович я… Святцев…

Иван насторожился.

Почему Катя зовёт человека, которого здесь вовсе и нет? Не Никита ли этот Михалыч заслонил его перед Катей?

Иван спросил сестру:

– Кто такой Никита Михалыч?

– Старый, видалый хирург.

Иван приподнял бровь, узнав, что Никита Михалыч сам лежит в четвёртой палате. Видалый и – болен! Лежит в больнице!

Вот тебе на…

Каждый в округе ловчил угадать к Никите Михалычу. По кусочкам ведь склеивал. Живут! А вчера самого прищемило сердчишко в этой же операционной. Чуть не слетел на пол со скальпелем.

– Гле-е-е… Никит Михал… жи-ить!.. Ники Ми… жи-ить!.. Ни…

Иван нетвёрдо подшагнул к Святцеву.

– Доктор! Несчастный вы помощничек смерти! А вам не кажется, раз больная зовёт Никиту Михалыча, то вам она не доверяет?

– Не хотите ли вы сказать, что она доверяет только вам? – с ядом резнул Святцев.

– Я в положении вне игры. Но если она зовёт Никиту Михалыча, так и со сна подавайте его сюда. Не забывайте, товарищ мясник в глаженом халатике, условие прежнее.

Из глубины коридора донеслось слабое постукивание.

Мария Онуфриевна выглянула за дверь.

– Никита Михалыч! Про вас речь, а вы навстречь!

– Только навстречу, Машенька, только навстречу! – страдающе просиял Никита Михалыч, робко радуясь тому, что вот встал и с палочкой, по стеночке, волоча ноги, а сумел-таки самостоятельно докулюкать. – Нипочём не усну… Слышу: машина, голоса… Беду привезли… Думаю, надо пойти посмотреть. Может, чем буду в пользу.

Однако старый хирург уже ничем не мог помочь.

Катя умерла, не приходя в себя, умерла с тихим последним вопросом:

– Так… никто… и не сбросит… снег с хризантем?..

Иван закрыл Кате глаза, ждущие ответа, в первый раз поцеловал.

Только тут Ивана заметил Никита Михалыч.

Помрачнел.

– Молодой человек! Вы-то что здесь потеряли?

– Что и он… – Вмельк глянул Иван на Святцева. – Всё!

Растерянный Святцев покосился на Ивана:

– Поменьше хлопотунов… Оно б и лучше…

Иван выстыл лицом:

– Так звоните в лягавку.

Святцев хотел прощённо улыбнуться – только кисло пожмурился.

– Зачем же? – уклончиво возразил он. – Я не видел вас, не слышал… Можно тем же порядком, – еле заметно качнул бровями в сторону окна, – что и сюда…

Говорил Святцев одними губами.

Напрасно Никита Михалыч напрягал слух, пытаясь понять, что же такое потаённое сорочил Святцев; недоумевающе перекинул взгляд со Святцева на Ивана.

Иван показывал на черневший в предбаннике телефон:

– Звоните! Не то!.. Слизняк!..

Хмыкнув и коротко раскинув руки, мол, раз требуете, не смею не повиноваться, Святцев привычно, легко набрал ноль.

Но двойка ему не давалась.

Он долго никак не мог попасть пальцем в нужную ямку.

В нетерпенье Иван оттёр его локтем от телефона, выкружил ноль-два.

– Милиция! – отозвался ясный голос. – Дежурный сержант Коренной.

– Милиция… Ровно в четыре ноль-ноль тут убили человека. Убийца Александр Александрович Святцев. Находится на месте преступления. В операционной гнилушанской райбольницы. Спешите. Через пять минут вы можете его самого не застать в живых.

Иван резко, с пристуком положил трубку.

– Ну… У вас, извините, и юморок, – искательно поморщился вспотевший Святцев.

– Да нет, это, – указал Иван на стол с Катей, задёрнутой простынёй, – это у тебя юморок… Неужели он тебе ничего не будет стоить? За такое, ёксель-моксель-фокс-Бомбей, мало потушить бебики…[274]

Святцев пробует говорить что-то невнятное в своё оправдание.

Иван выставил усталую руку щитком. Не трещи! Разве не о чем помолчать?

Оставаясь сидеть у телефона, кладёт медленно руку на трубку так, что его часы хорошо видимы всем.

Воцарилась такая тишина – часы словно колокол слышны во всех уголках.

Недоумение сковало лица Никиты Михалыча и Марии Онуфриевны.

«Что это, шутка? Розыгрыш? – загнанно думает Святцев, подымая глаза на Катю. – Не довольно ли одного розыгрыша?»

Отрешённый Иванов взгляд блуждает по Святцеву.

– Безвыходняк… – бормочет зацепистый Иван, вставая и опуская руку за полу пиджака. – Ну что, минисованный?[275] Похоже, им там, в мильтовне, живой ты, мудорез,[276] не очень-то и нужен. Не поспешают что-то…

В панике Святцев попятился.

Невзначай смахнул на пол лоток с инструментами.

Невообразимый грохот побежал по всей больнице.

Из этого грохота Иван слышит ещё более громкое:

– Руки!.. Вверх!

Крутнулся на голоса – из простора двери наставлены два милицейских пистолета.

Иван обмякло растаращил руки.

В правой у него сверток. Край свёртка концами пальцев прижат к ладони. Серый бумажный свёрток разворачивается сам собой, тянется книзу тяжестью, похожей на металлическую палочку.

Из бумаги, перепачканной кровью, с тонким звоном падает на пол нож с белой пластмассовой ручкой. На лезвии в сухой крови несколько лепестков хризантемы.

Следом за ножом с бумаги слетел магазинный чек на семьдесят пять копеек.

Иван настолько устал, что не может поднять пустые руки, и, секунду помедлив, покорно несёт их навстречу пистолетам. Надевайте ваши браслеты!

Ему надели наручники.