Читаем Что посмеешь, то и пожнёшь полностью

Долго она меня мучила.

Месяца два кололи пониже спины. Кололи каждый день, кололи дома и в командировках.

В командировки я обычно брал коробку с высокими ампулами. Как куда приезжал, сразу летел к медичкам-сестричкам. Доставал свои ампулы, просил:

– Пожалуйста, отметьте мне командировочку. Да не очень глубоко.

И мне на попенгагене ставили отметку шприцом.

А что же сама спиридоновская катавасия?

Кончилась эта кутерьма счастьем.

Недели через три я получил телеграмму. Лидия и Фёдор приглашали на свадьбу в качестве посажёного отца.

Телеграмма меня и обрадовала, и смутила. Ну, какой я посажёный отец, если жених, Фёдор, старше меня, отца?

И потом, разве без меня свадьба развалится? Чего я там стану мешаться?

Застолий я не выносил и, разумеется, ни на какую свадьбу не поехал. Отбоярился поздравительной телеграммой.

Однако не мог я ответить отказом на приглашение областного прокурора. Он собрал прокуроров, следователей из районов. Хотел, чтоб в моём присутствии шёл разговор о моей статье «Любовь под следствием».

Какие-то неотложные хлопоты задержали меня.

К началу я опоздал.

Приоткрыв первую дверь, я услышал энергичный прокурорский бас.

Я пристыл в тёмном тамбуре и стал слушать, не решаясь войти.

– … взаимоотношения юных – очень тонкое дело. Сплеча тут рубить негоже. Как же назвать случившееся? Досадным недоразумением?

Прокурор сделал эффектную паузу, и я, нагнувшись, тихонько промигнул к ближнему свободному стулу.

– Досадным недоразумением? – повторил прокурор. – Но уж слишком жестокую досаду вызывает недоразумение, которое стольких слёз и нервов стоило двум ни в чём не повинным молодым людям. И всё по вине человека, должностью своей призванного утверждать справедливость!

И его могучая, твёрдая рука указала на человека, что сидел со мной рядом.

Кто это был?

Я медленно поворачиваю голову и глаза в глаза сталкиваюсь с Шимановым!

Я обомлел.

Так вот почему рядом с ним никто и не сел?

– Сам собой, – продолжал греметь бас, – напрашивается вывод: можно ли доверять такому эту очень человечную и очень ответственную должность? Нельзя! Поэтому-то вы, товарищ Шиманов, уже бывший следователь. И уж не переживайте, мы побеспокоимся, чтобы вы никогда больше не были в наших органах. Правосудие должно вершиться чистыми руками!

Шиманов ищуще покивал и, вставая, мстительно косясь на меня – не обожгу, так хоть замараю! – оправдательно выкрикнул:

– Товарищ прокурор! А ведь корреспондент большой шантажист!

– То есть?

– Однажды звонит и издевательски спрашивает: вы ещё работаете? В смысле – ещё не уволили меня…

– Вопрос резонный. – Прокурор одобрительно улыбнулся мне.

Действительно, такой звонок был. И действительно, я так спрашивал. Я не мог дождаться, когда же уберут Шиманова.

Так что же придумать сейчас? Как прикрыть эту вывернувшуюся нелепицу?

– Да, – говорю, – я звонил. Но вы, товарищ Шиманов, помните, какой день недели был?

– Н нет…

– А я помню, – твержу, не моргнув глазом. – Была суббота. Сокращенный день. Рабочее время уже вышло, а вы всё вертелись на службе. Я без всякой издевки и спроси.

– А-а…

– Вот видите! – снова накатился прокурор на Шиманова. – Напраслину, клевету возвели на человека. И скажете, что полчаса назад нам здесь не врали? Будете по-прежнему утверждать, что не давали корреспонденту материалы дела?

– Не давал…

– А почему в статье точно воспроизведены заявление пострадавшей и ряд других выдержек? Я не спрашиваю корреспондента, как они к нему попали. Я спрашиваю вас.

Шиманов очумело молчал.

Молчал и я.

Что мне было делать? В самом деле, не вскакивать же и не доказывать, выгораживая Шиманова, что я по памяти записал мне нужное в туалете. Вина Шиманова уже была и в том, что он всё-таки читал мне материалы.

Вязкий, свинцовый взгляд поднял прокурор на Шиманова:

– Ящики… Разглашение данных предварительного следствия… Клевета на корреспондента… За всё с вас закон спросит. Закон на всех один.

Прошло ещё года четыре.

Редакционная суматоха снова забросила меня в Ряжск.

На этот раз старуха администраторша была со мной совсем другая. Её нельзя было узнать. Увидав меня, как-то безыскусно обрадовалась мне и повела сразу на второй этаж показать лучший номер с балконом.

Номер оказался одноместный, уютный и, самое главное, недорогой. Мне он понравился.

Воспрянувшая старуха вытащила меня и на балкон, кажется, единственный на всю гостиницу. Как не похвалиться таким сокровищем!

Ненароком она глянула вниз, ойкнула и, горячечно тыча горбатой, сухой рукой, во весь рот всшумела:

– Смотрите! Смотрите! Ваши спасёнки!

Я посмотрел, куда показывала рука.

Мимо по улице, широкой, солнечной, ехали на одном велосипеде трое. Впереди, на раме, внаклонку сидела девушка с цветком черемухи. Сзади, с багажника, егоза лет трёх цветком черемухи торопила, кокетливо постёгивала по боку возницу, ладного, красивого парня.

Парень хотел поцеловать девушку на раме.

Девушка весело вертела головой, не давалась и счастливо смеялась.

Никого из них я не знал.

Я встромил глаза в старуху.

– Не знакомы! – всплеснула руками. – Да это ж ваши крестники-воскресники! Лидка с Федькой да назаде их девчошка. Зойка!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее