Что посмеешь, то и пожнёшь

– Так этот пуп земли знаешь, какую шишулю в Каменке отколол?.. К нему на приём пришла одна школярка из хуторка Голопузовки. Экий свеженький батончик…[337] У пупика и отвернуло башню.[338] Разбежался римским корпусом рачком в снегу,[339] якорь тебя! Возжелал посадить смазлявочку на свой руководящий советский столик и огульнуть… покрыть отеческим благословением… А девашенция росточком под потолочек, кувалдой-кулачком кэ-эк всадит ему под дыхало, так у пупа земли чуть пупок не развязался. Он с копыток хлоп на пол. На отдых заслужённай. Еле очухался. А тут через неделю мать той бесовочки вышла из больницы и тут же побежала к этому предрику на приём. Дюже он им со своим бемолем[340] понравился. Да побежала не одна, а напару со шкворнем. Как живой остался… Одни Боги знают. Весёлый звон покатился по району. Докатился до области. В облисполкоме топнули ножкой, пообещали забулдону прижать хвост. Уволим за скотское отношение к подрастающему славному советскому поколению! Горбыль и зачесал мохнатую задницу. Побежал по верхам-блатарям. И областной партбомонд вознёс кискадёра! Кошматерно!.. Встал горой, якорь тебя! Нашлась у Горбыля какая-то крутая лапа в обкоме. Не то Хитров, не то Мудров, не то Хитров-Мудров… Мохнату-ущатая лапища… Вынесли дело даже на бюро. И дело назвали как?.. «В защиту верного ленинца!» На бюро лапа орала: «Из-за какой-то голопузовской тли[341] ставить крест на судьбе верного ленинца с сорокалетним партийным стажем!?.. Конечно, товарищи, откровенно скажем, нехорошо, что товарищ Горбылёв споткнулся. Так зато он вперёд подался! Товарищи! В свете сказанного скажу с прямой партийной прямотой. Да нас же и партия, и народ не поймут! Вы только подумайте, какими кадрами мы разбрасываемся!? Товарищи типа Горбылёва – золотой фонд партии! И я не позволю, чтоб этот фонд так бесхозяйственно транжирили. Подумаешь, какое-то там скотское отношение… Да за такое отношение к скоту – честь и хвала товарищу Горбылёву! Лучше к скоту и нельзя относиться! Его район идёт одним из первых в области по надоям! По привесам!»

«А как официально обставлено дело в Каменке?» – спросили.

«Всё на уровне. В соответствующих документах записано: «Тов. Горбылёву вынесен выговор без занесения в учётную карточку за допущенный досадный случай выпивки в чайной вместе с первым секретарём райкома КПСС тов. Сологуб после расширенного районного совещания по случаю успешного завершения зимовки скота в районе». Лебединая песня! Что ещё надо? Товарищ на деле доказал свою высокую профессиональную подготовку в деле решения насущных задач партии! Готов и впредь доказывать! В заявлении так и пишет: «Очень хочу послужить родной власти». Товарищ многоопытный. Может на спине блохи построить замок! Переводом берём товарища Горбылёва из системы советских органов к себе в аппарат обкома КПСС. Пускай возглавляет в отделе сельского хозяйства сектор скотских… э-э-э… животноводческих комплексов!» – «Но у него всего три класса образования…» – несмело подинформировали из задних рядов. Лапа и на это нашла что сказать: «Так гордиться надо! В сталинском политбюро не было ни одного человека с высшим образованием. И не померли. Ещё как коммунизм строили! Был бы один класс или вообще ноль… А то целых три! У дорогого товарища Калинина больше было? А Михал Ваныч не районом рулил. Всесоюзный староста! Так что не мешайте человеку работать. Он делом доказал право на это! Можно сказать, выстрадал это право…» И всё это мне не сорока рассказала, а сам козлоногий Горбыль в своем дорогом обкомовском кабинете. Вот мудота!.. Он, сблёвыш морковный, со смехом мне всё это докладывал. По-свойски! Породнились в Насакирали… А я вот всё круче опасаюсь за свой комплекс… Носился с ним, как белочка больная… А… На решётку поставить такое стадо… Это ж оставлю я коров без ног… Погибнет стадо, якорь тебя! А спрос с меня, не с того кефир-бруевича Горбылюхи с его бемолем. Ему за семьдесят. Этот белокурва[342] в любую минуту может сойти на берег.[343] Всё! Он пенс[344] в законе. Каких песен ждать от этого пенсяра?[345] А мне-то что делать? Ты понимаешь?!

– Не понимаю. О коровках ты печёшься… Прямо мычать хочется… А ты б ещё так думал про… Ты, плоскостопый марабу, в Ольшанке… был?..

Выжал я это конфузливо.

Пустым мне виделось затеять в задний след жёсткий разговор про Ольшанку. В то же время распирало посмотреть ему в глаза, когда он будет обелять себя. И внутренне я как-то ненадёжно немного обрадовался самому себе, что горячий этот вопрос, терзавший меня во все гнилушанские дни, я всё-таки задал. Это была маковая победка над собой.

Митрофан сморенно уронил руки на колесо руля, обвитое цветной плёнкой.

– Чего не было, того не было, – с детским простодушием хохотнул он. – Сознаюсь как на духу… Без изгибов… На дню по сотне раз пробрызгивал мимо Ольшанки… А чтоб зайти… Такого не было, врать не хочу. И всё…

Помолчав, он поднял голос:

– И все дела! Крутят бедную головушку!