Что посмеешь, то и пожнёшь

– Напрасно. К Глебу ходит районка. Районную прессу надо и почитать, и читать. Между прочим, лично я литературу всю уважаю. Книжку не брошу, пока не заслюню… Смандыхнул с плеч гору, а депрессняк не отпускает… В покой не войду… Тут такой, братуша, горьковатый припев… Смотрю я, дурёка, на этот комплекс, смотрю… Что-то не тое… Полторы тыщи коров под одной крышей, якорь тебя!.. Ну не дурацкая гигантомания? Коровы на решётке ноги ломают… Как я раньше про это не допёр? А ну я всё стадо обезножу?! А корова без ног – труп! Обезножить стадо – потерять стадо… Разве это комплекс, небоскрёб твою мать!? Ско-то-мо-гиль-ник! Вот так фор-бом-брам-реи![334] Неужели полный бесперспективняк?! А столько возились! Столько дудели! Навязали, – кинул он руку вверх, – пристебашки… олухи Неолита Ильича! Строй! Не то партбилет на стол! Охохохоньки… Бермуды, а не комплекс… Бермудно на душе… Чем они там только и думают? Да кому там думать!? – Он с силой хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! Всё боялся забыть рассказать эту хохму. Укат! Там из думцов думец – твой папашка!

– Какой ещё папашка? – кисло буркнул я.

– А тот самый… Насакиральский… Сразу после войны все наши соседцы дети бегали на городскую дорогу встречать с войны своих отцов… И ты ходил. И раз привёл собачанского козла. Горбылёва! Папунькой ещё тебе назвался…

– А-а…

– Этот Горбыль ещё до войны уже сидел в номенклатурной обкомовской обойме… Был секретарём в райкоме комсомола… Потом двинули в райком партии… Это было в Старой Криуше, потом в Калаче… После войны он и завейся в свою тёпленькую обойму… Номенклатура – страшное дело! Главное влезть в неё. И там до скончания века будешь кататься в маслице. Что ни вытворяй… Вот у неутыки полное несварение головы. Он крупно напакостил на одном месте… Думаешь, его берут на цугундер? Хер наны![335] Для всенародной видимости устроят головоймойку… Вытащат даже на бюро, сгоряча влепят строгача с занесением, а чаще без занесения в учётную карточку… Чтоб меньше было следов… Всласть покрутят гнилой понт… А дальше? Самая смехотень дальше! Куда этого нерюха запихивают? Потихоньку сплавляют на новое местечко. И чаще с повышением!..

– Стоп, телега! Стоп! – перебил я. – Я вспомнил… Ты говорил, Пендюрина кинули на повышение в область…

– Именно! Кинули вверх!

– А вот новый первый мне сказал, что Пендюрина столкнули на пенсию.

– Уйми звонок и не пори глупизди! В обком наш Пендюрелли шагает! Я не только известный звездочёт коньячных этикеток, но и по совместительству тесть Пендюрину. Мне известно то, что неизвестно твоему новому первому. И со всей ответственностью докладываю тебе. Пендюшкин наш отбывает на областные не-бе-са! Сейчас у него отпуск. Поковыряется в палисадничке с цветульками, посверкает мохнатым задом на Чёрном морюшке и херак прямым рейсом в область! Вот такой расколбас.

– Но новый первый…

– Не слушай сплетни… Их нарочно разносят… Эта такая политика в коммунистических верхах. Районный парпуп[336] наколбасил в Гнилуше. Ему бы дать сапогом под зад, а его тащат вверх. А для низовухи распускают небылицы про пенсию там… Про увольнение… Чтоб те из местных, кто дрочил на него зуб, успокоились и обрадовались слегка. Выжали! Да, выжали. Выжали наверх! Партподданные не дадут в обиду своего самого маленького шишкарёнка. Ты наш. Не переживай. Партия всегда ценит твою ленинскую верность! Партия всегда думает о тебе!.. Я продолжаю про Горбыляку. Вот этот Горбуха тёрся вторым секретарём у Пендюрина. То ли не ужились в одной партберлоге, то ли накурволесил чего с верхом… Вылетел Горбуха из Гнилуши в Каменку. Это повышение. Там и район почти вдвое крупней, и райцентр не село, а посёлок городского типа да ещё при железной дороге. В Каменке Горбыль был при нас уже предриком. Пуп района! Вся власть!

Митрофан поплотней высунулся из окна машины, заговорил тише – не слышь ездоки: