Что скрывает снег

– Шшш, ты токмо молчи, Варюшка. Зверье-то слухай, как куролесит…

Похоже, Павлина все же нащупала неприметную и ведомую лишь по особым приметам дорогу. Когда солнце уже садилось, они набрели на одинокий домик в лесу.

– Зимовье! – радостно сообщила нянька, усаживая Варю на деревянную завалинку.

Она сняла щеколду, закрывавшую дом снаружи, и они вошли внутрь.

Варя устроилась на настиле, Павлина развела очаг, достала обещанное одеяло и лепешки и устроилась рядом.

– Тотчас воды потаем – бум жить, – подмигнула она Варе.

– Мы теперича живем здесь? Но тут же никого нет.

– Да почто нам все они? А тут – раздолье, – довольно потянулась Павлина. – Я тута бывала-от ужо. Зиму с охотником жила…

Вскоре уставшая Павлина заснула. У нее под боком, скрутившись калачиком, задремала и Варя.

Наутро снова были лепешки, а потом Павлина достала откуда-то веревку и принялась что-то плести.

– Зверье словим, – сообщила она.

Варя забавлялась с тряпичной куклой, запасливо прихваченной нянькой из дому. Девочка посадила ее на окно и показывала сугробы.

– Смотри, сколько снегу-то намело. А мы теперь живем тута, прямо в лесу. Мы тут одни. Няня?

– М?

– Смотри, кто-то прямо по снегу скачет. С собаками!

Павлина отбросила ловушку и тоже выглянула в окно, но сразу же отшатнулась.

– Настигли!

Дверь зимовья слетела с петель под мощным ударом. Согнувшись, в дом набились люди – больше чем, пять, до которых считала Варя. Остальные – большая куча! – остались снаружи. Двух из них девочка узнала, но остальных, кажется, прежде не видела.

Тот, что вошел первым – истинный сатана во плоти, пахнущий болью и страхом, слегка размахнувшись, ударил Павлину кнутом. Нянька вскрикнула и схватилась за щеку.

– Где остальные? Говори, живо, каторжная … – злой человек гадко выругался.

– Тут никого! Мы одни! – вступилась Варя, но ее не послушали.

Павлину выбросили на улицу и принялись стегать.

К злому человеку подскочил странный мальчик с косой: он быстро скрещивал руки на груди, но тот и его оттолкнул.

– Да погодь, Петро! Ты ж ее вовсе зашибешь!

– А ну говори!

– Стой, солдат! Она нам нужна живая. Иначе мы еще долго по лесам плутать будем.

– Господин помощник дело говорит. Пускай сначала нам дорогу показывает. Свяжи ее, Петр, и веди на поводу, как коня.

Злой человек поддался, но с явной неохотой. Плачущую, окровавленную Павлину обвязали по поясу веревкой, плотно приладив руки к телу. Тот, кого звали Петром, сел на лошадь, и потащил няньку следом. Он резко дернул, и она упала.

– Тихо! Не зашиби! – крикнул бесцветный помощник – тот, что бывал в городском, папином доме.

И всадники, и пешие, двинулись в лес.

Про Варю забыли. Она, громко рыдая, так и осталась стоять у разоренного зимовья.

***

Миллер не заходил на чердак с той самой поры, как умерла жена. Туда вынесли все ее вещи, разом избавиться от которых не хватило душевных сил.

Долгое время архитектор не мог собраться с духом их проведать, но вот момент и настал. Он направился на чердак, намереваясь вернуться в памяти в светлые дни.

Вот сундуки Александры – по иронии, а может, и велению судьбы всех Миллеров в доме звали единым именем – вот ее платья, до сих пор хранившие нежный, но уже почти угасший аромат тонких духов. Ее маленькие туфельки, ее вышивки… Ясные, сочные и воздушные, как она сама, акварели, что она писала…

Александра была чудесной женой. При ее жизни Миллер и мысли не имел о посещении веселого дома в четвертом квартале.

Впрочем, лучше бы так оставалось и впредь.

Гуляя по закоулкам воспоминаний, Миллер вдруг отчетливо ощутил дуновение ветра. Тянуло из приоткрытого слухового окна, о существовании которого архитектор и не вспоминал.

Он и без того не сомневался, что исчезновение Шурочки имело разумное объяснение, но теперь уж точно положит обоснованный конец глупым байкам.

Итак, она покинула дом через окно. Но сделала ли это сама, или ее похитили?

И, главное, куда же она все-таки подевалась?

Миллер слышал о том, что отряд из города отправился на поиски беглых преступников, и теперь горячо молился, чтобы там, в их логове, не сыскались и следы Шурочки.

***

Романов как раз собирался выйти из дома, когда его настигла весть. Одиль, ходившая по воду – необходимо срочно же озаботиться ремонтом водопровода! – возвратилась обратно с красными глазами и хлюпающим носом.

– Мадам губернатор умирать! – с ужасом выдохнула она. – Эта ночь умирать!

– Хорошо, – ответил Романов.

Он не находил в событии ничего отрадного, вовсе нет. Просто он и без того шел к Софийскому – а теперь для визита не требовалось и предлога.

– Анатоль, ты бесчувственное животное! – закричала из-за стены Елизавета. А инженер-то надеялся, что она не слышала разговор. – Смерть для тебя хороша! Впрочем, чему тут удивляться: я ведала, когда шла замуж за душегубца…

– Лиза, тебе послышалось…

– Не лги! А эта… Эта французская ля гярс… Она вечно приносит дурные вести. Я больше не могу этого терпеть, Анатоль! Я хочу, чтобы она ушла.

– Хорошо, Лизонька. Одиль уедет с первым же пароходом.

– Нет! Немедленно! Сейчас же! Я больше не могу выносить ее присутствие! – голос Елизаветы перешел в визг. – Пошла вон!