На миг Миллеру показалось, что он, как и тошнотворный запах, доносится с одного из пугающих столов, покрытых нечистыми простынями.
Должно быть, слова Маруси произвели на ее хозяина куда большее впечатление, чем он сам мог себе признаться.
– Не мудрено – город у нас тесный, – медленно оборачиваясь, отвечал Миллер. – С кем имею честь?
– Чувашевский, учитель реального.
К счастью, забинтованный человек, по неведомым причинам лежащий на столе мертвецкой, оказался вполне живым.
– Миллер, архитектор.
– Убежден, что кричали именно вы…
– О чем вы?
Неприятный диалог прервал фельдшер. Кажется, он даже не отер рук. Миллер брезгливо позволил пальцам с откровенно нечищеными ногтями размотать свою повязку.
– Не может быть! Это все тот же самый след! – радостно воскликнул фельдшер, и тут же закричал во весь голос: – Господин Деникин, вы там? Ершооов!
***
Чем дальше Романов углублялся в грязные бумаги Вагнера, тем меньше его интересовали городские заботы. Водопровод? Электричество? Телефонные аппараты? Печи, способные обогреть целый дом за одну лишь растопку в сутки? После всего, что ему довелась узнать?
Так он еще никогда не обманывался.
Находками до зуда хотелось поделиться хоть с кем-то, все равно, с кем. Однако увы: Романов пришел к выводу, что не в силах дальше доверять кому-либо в этом городе.
Из «своих» имелась только жена, день ото дня все более терявшая душевное здравие. Но если бы она вдруг и очнулась от своего дурманящего сна, в котором проводила большую часть суток, то что бы она сказала?
Романов будто наяву слышал ее голос, произносивший, по обычаю, неуместно высокопарную речь:
– Анатоль, я самого начала говорила тебе, что ты заблуждаешься во всех этих людях, и, без сомнения, будешь глубоко разочарован. Однако амбиции затмевали твой взгляд и разум настолько, что ты отказывался признавать очевидное до той самой поры, покуда это оставалось возможным.
Хуже всего, что эта воображаемая Елизавета была абсолютно права.
Преступное отродье! И ведь еще всего лишь несколькими днями ранее Романов бы и мысли не допустил о том, что всех этих людей объединяет нечто общее – тем более, столь гнусный интерес.
Но что он мог сделать, находясь здесь? Вероятно, скажи он хоть слово вслух – и в тот же день лежал бы с перерезанным горлом в лесу, как и господин полицмейстер, который, очевидно, тоже что-то прознал.
– Как только придет весна, мы уедем, Лиза! – откладывая в сторону испещренные знакомым почерком документы, громко пообещал Романов – больше себе, чем прекрасной собеседнице, забывшейся больным сном.
– Мсье Анатоль, я хотеть сказать… – грустная Одиль подкралась неслышной тенью.
– Быть может, мы поговорим завтра? – Романов растирал слипавшиеся глаза. Заряд бодрости, который придало раздражение, улетучился без следа, стоило ему завершить работу.
– Нет, прошю! Вашно! Ошень вашно! Не мочь не сказать! Это про малыш Андрэй…
X
Веление долга
Волнистая, белокурая прическа архитектора, изысканная, уложенная волосок к волоску, совершенно поредела на затылке. Впереди – парадное великолепие, сзади же – тонкие тенета. Впечатление еще более усиливалось внезапной темной родинкой, проглядывавшей через, в прошлом, несомненно, ангельские кудри. Интересно, догадывался ли об этом сам хозяин волос?
Деникин неприлично стоял прямо за спиной у значимой в городе особы, бесстрастно разглядывая то, что обыкновенно бывало скрыто от глаз.
Миллер сильно нервничал, не имея на то никаких явных причин.
– По какому праву вы, судари, смеете задавать мне столь личные вопросы?
– Позвольте, Александр Стефанович, внести ясность, и поведать о резонах нашего, столь неуместного, на ваш взгляд, интереса… Как вам наверняка известно, в городе, помимо исчезновения вашей дочери, произошла череда и иных неприятных событий, – взяв наивысшие из доступных ему тонов любезности и благодушия, увещевал Ершов. – Люди из общества похищены, убиты! И никому не ведомо, что еще может произойти в дальнейшем, покуда те негодяи, что свершили преступления, не пойманы. Наш долг – избавить город от угрозы и восстановить справедливость во имя тех, кому уже никто не в силах помочь. Долг же любого чтящего законность горожанина – оказать в этом деле помощь нам… и себе!
– Долг?! О каком долге вы говорите? Я пришел к вам сам! Это моя дочь исчезла! Как вы заметили – похищена! И до сей поры она еще не просто не отыскана. У меня и вовсе сложилось впечатление, что ее вопросом полиция не достаточно озабочена.
– Вы заблуждаетесь, Александр Стефанович. Возможно, я выразился чересчур резко. На деле я хочу сказать…
– Нет, это я хочу сказать! Теперь, после ваших слов, я наконец понял, куда вы ведете! Неужели вы полагаете, что я каким-то образом могу быть причастен к пропаже своей собственной дочери?!
Нет, ровно до этого момента полицейские так не полагали. Однако новой пищи для предположений и без того имелось в избытке.