Что скрывает снег

Проследовав за ней наверх, Деникин с Ершовым вскоре переступили порог хозяйского рабочего кабинета, встретившего их обширной медвежьей шкурой, разостланной на полу. На стенах висели иконы, среди которых безбожный Деникин все же узнал «Спас Нерукотворный», напротив – портреты государя Николая II и его сиятельного родителя, Александра III, Миротворца. Большую часть внушительных размеров кабинета отнимал массивный письменный стол из дуба, покрытый зеленым сукном и многими кипами книг и бумаг. В нем утопал, оставаясь над поверхностью лишь серебристо-рыжей макушкой, сам Софийский.

Деникин во второй раз за сутки подивился тому, сколь малозначительным выглядел суровый генерал-губернатор в те минуты, когда не выступал перед горожанами с торжественной речью.

– А, пришли, – отозвался Софийский. – Ну, прошу.

Он указал Деникину на ряд весьма вычурных китайских кресел, приставленных к столу. Ершову, надо полагать, следовало смирно дожидаться у двери, однако тот, вопреки своему обыкновенному желанию следовать хорошему тону, проследовал за Деникиным и уселся о бок.

– Деникин, как вам, несомненно, передали, меня постигла тяжкая утрата. Любезная супруга покинула меня, – глядя в стол, начал Софийский, но потом поднял взгляд, обратив его прямо в глаза собеседнику жалящим лезвием. – И мои страдания, без того сверх меры веские, еще более усугубляет то, что Вера Николаевна пала жертвой чудовищного умысла. Некие негодяи сподобились подмешать ей отраву в питье либо кушанье. Прямо здесь, в моем собственном доме. Знаю это наверняка, ибо Вера Николаевна не выходила накануне. Но чего я не ведаю, так имени мерзавца, сотворившего зло.

В воздухе повис невысказанный вопрос. И Софийский, и Ершов, выразительно смотрели на Деникина.

– Ммм… – только и смог ответить он.

– Понимаю: в городе промышляет отъявленная преступная банда, и ваш первый долг – это ее устранение ради защиты горожан. Однако, смею надеяться, вы изыщите возможность и не откажите и мне – в справедливости и моей личной просьбе. Отыщите того, что погубил Веру Николаевну, и я предам его суду и тому наказанию, что следует за его проступком.

Деникин кивнул.

– Вы немногословны, Деникин. Это хорошо – так и полагается человеку дела. Необходим ли осмотр резиденции, либо в том нет большой спешки? Мне бы хотелось, прямо говоря, отложить его до погребения Веры Николаевны.

– Полагаю, мы и впрямь можем повременить.

– И это тоже хорошо. Присылайте ваших людей к середине недели. Полагаю, к тому времени мы сумеем уладить вопрос с погребением, что в нынешних обстоятельствах не так просто. Эх, что за напасть такая. Не отчитана, и будет не отпета, – вздохнул генерал-губернатор, обращаясь, очевидно, сам к себе. – Нет, не по-христиански…

Ответной реплики вновь не последовало, и Софийский продолжил.

– Но это еще не все. Есть еще один резон, хотя и не столь важный, по которому я вас вызывал, Деникин. Как ни жаль мне это говорить, но, увы, и мой голос прибавится к словам об исчезновениях. Мой сын, Василий, тоже пропал. Приблизительно в ту же пору, что и наш господин полицмейстер.

– Как же это случилось, ваше превосходительство?

Софийский пожал плечами.

– Не знаю. Он выходил, а домой не воротился.

– Выходил, но куда?

Генерал-губернатор хмыкнул.

– Мне это неведомо.

На том аудиенция завершилась, и Деникина с Ершовым отпустили на волю.

Однако, несмотря на столь убедительное напутствие, и убийство супруги генерал-губернатора, и исчезновение его сына продолжили преступно игнорироваться. Вместо того, чтобы для собственного же блага сосредоточить общие усилия управы именно здесь, полицейские, как и прежде, отдавали их делу капитана Вагнера, чье тело даже не отыскали.

***

– Увы, но про молодого Софийского нам неведомо и вовсе ничего. Мы знаем лишь, что он покинул резиденцию в ту страшнейшую непогоду – значит, когда и все остальные. Так и запишу. Что скажем про род занятий Василия Сергеевича?

– У него такового не было. Молодой Софийский – своего рода заблудшая овца.

– Скверно отзываться в подобном роде о семье его превосходительства, но вынужден согласиться… Разговоры по дела Василия Сергеевича весьма даже ходили, и при том самые неприглядные. Будто бы он и шулер, и мелкий жулик – но, впрочем, кого тут этим удивишь? – и завсегдатай тех же заведений, что и вы, Деникин. А еще слышал я, будто бы молодой Софийский в содомском грехе заподозрен.

Деникин слушал чрезвычайно внимательно, однако Ершов внезапно запнулся и переменил тему.

– Теперь Вагнер…

– Вновь ваш Вагнер! Отложите его в мертвые.

– Но как же тело? Нет, неправда ваша: до поры нам следует считать его живым.

– Намедни вы говорили совсем иное. Нет, Ершов, и еще раз нет. Нам следует отнести Вагнера в самый конец списка. Он путает нам все следы.

Ершов грустно вздохнул.

– Однако именно в деле Вагнера наметилось наибольшее их число! Инженер был похищен из своего дома, оказав сопротивление.

– И переоделся в дорогу? Ершов, вы и впрямь верите россказням преступницы?

– Не надобно нам полностью упускать их из виду…