Что скрывают красные маки

— Работала на вашем канале?

— Да.

— И вы больше не женились?

— Нет.

— Но, надо полагать, женщины в вашей жизни случаются?

Ковешников поскреб свой шрам — впервые за долгое время, — и Бахметьев насторожился. До сих пор ничто не выводило Шувалова из себя — ни дурацкие вопросы, ни извечный ковешниковский цинизм, столкнуться с которым — испытание не для слабонервных. Неужели и теперь сдержится?

Шувалов сдержался. Только бросил отрывисто:

— Женщины случаются в жизни у каждого. Но я не понимаю, какое отношение это имеет к делу?

— К такому делу имеет отношение все, — отрезал Ковешников.

Напряженно вслушивающийся в разговор Бахметьев и не заметил, как из кабинета исчез Рамиль Алимжанович. Кажется, этому предшествовал короткий телефонный звонок. Или сообщение. Они же выявили еще одно качество кочевника: двигаться совершенно бесшумно и едва ли не растворяться в воздухе на глазах изумленной публики.

Ковешников к числу изумленной публики не относился.

— Колоритный у вас начальник службы безопасности.

— Профессионал. — Шувалов вовсе не горел желанием обсуждать личность Рамиля Алимжановича.

— Много лет служит вам верой и правдой? И тоже, поди, поскитался по бывшему Союзу?

Медиамагнат — сознательно или нет — пропустил последнюю реплику мимо ушей.

— Мы друзья с юности. Никогда не теряли связи. Так что было совершенно естественно пригласить его на работу в холдинг.

— А до того он работал в силовых структурах?

— Первая чеченская. Этого опыта достаточно.

— Боевой опыт несколько другое. Но вам виднее.

— Мне виднее. — Наконец Шувалов стал проявлять первые признаки раздражения.

— Подбираете персонал на основе личной преданности?

— Я бы никогда не построил бизнес, если бы руководствовался только принципами личной преданности. Но некоторые ключевые посты занимают верные мне люди… Почему?! Почему они до сих пор никак не проявили себя?

— Кто? Верные люди?

— Те, кто похитил Никушу. Прошли сутки. Но никто не связался со мной… Не выдвинул условия. Не было ни одного телефонного звонка. Ни одного сообщения — ни в мессенджерах, ни в электронной почте. Мы отслеживаем абсолютно все — и результатов нет. И ваши люди из органов… поставили телефоны на прослушку еще вчера. Через какое время они обычно выходят на связь?

И снова Ковешников принялся яростно чесаться. На этот раз он тер не только шрам — досталось лбу и подбородку.

— Обычно они не тянут с этим. Если, конечно, речь идет о похищении.

Бесстрастный и даже какой-то будничный тон следователя произвел на Шувалова неизгладимое впечатление. Шокирующее — словно перед ним вдруг раскрылась бездна. Шувалов так сильно затряс головой, что Бахметьеву на секунду показалась — она оторвется. Наверное, именно этого и хотел сейчас несчастный отец Ники — чтобы голова оторвалась, перестала думать. Перестала просчитывать — почему случилось то, что случилось? И можно ли было все предотвратить. Но идеальный череп был крепко насажен на шею и отрываться не хотел. И тогда Шувалов замычал, завыл, запустил пальцы в волосы и принялся дергать их — с каждой секундой все яростнее и яростнее.

Ничего у тебя не выйдет, бедняга. Ничего, — с острым сочувствием подумал Бахметьев. Без труда можно оторвать голову разве что какой-нибудь птице. Хоть бы и давешнему мертвому скворцу с газона. А человек так просто не сдастся. Разве что сердце не выдержит.

— А о чем еще? — выдохнул Шувалов. — О чем еще может идти речь?

— Дети исчезают. И не всегда их находят…

Фраза оборвалась на полуслове и повисла, как плеть. Очевидно, Ковешников хотел добавить «…живыми», но вовремя сдержал себя. Хотя и сказанного было достаточно, чтобы притихшим на мгновение Михаилом Леонидовичем вновь овладел приступ ярости и боли. Он ухватил Ковешникова за обтрепанные лацканы плаща и подтащил к себе. Ковешников не сопротивлялся. Сейчас он больше всего был похож на большую тряпичную куклу, выуженную из помойки.

— Говоришь, ты лучший из всех? — Шепот медиамагната не предвещал ничего хорошего. — Ах ты, мразь! Грязное животное! Ублюдок!

«Грязное животное» смотрел на происходящее отстраненно и даже с каким-то меланхоличным интересом, словно не его трясли сейчас — кого-то другого. И когда Бахметьев сделал шаг от окна, чтобы разнять мужчин, Ковешников незаметно подал оперу знак рукой: Стой спокойно, задрота кусок! Не вмешивайся.

И Бахметьев счел за лучшее отступить. Зато Михаил Леонидович не думал сдаваться.

— У тебя есть дети? Ты…

— У меня нет детей. Так что бесполезно. — Никакой мягкости, или сочувствия, или грусти в голосе Ковешникова не наблюдалось. Лишь усталое равнодушие. — И ваши выхлопы тоже бесполезны. Ничего они не изменят в существующем положении вещей.

— А что… что изменит?

— Время. Ничего другого не остается.

Шувалов наконец-то отклеился от ковешниковского плаща и отошел от следователя. Не слишком далеко.

— Вы не понимаете… Запамятовал ваше имя…

— Ковешников, — сказал Ковешников. — Старший следователь городской прокуратуры. Советник юстиции.