Что скрывают красные маки

Ковешников опустил руку в карман плаща и сделал то, что обычно делал на месте преступления после того, как его осмотр был окончен: достал из кармана две лакричные тянучки. Традиционно покрытые какой-то пылью и мелкой трухой. Одну из тянучек он привычным жестом забросил себе в пасть, а вторую на раскрытой ладони протянул Шувалову. В следующую секунду Бахметьев глазам своим не поверил: гонщик, банкир и пилот, и всесильный глава медиахолдинга по совместительству, спокойно взял конфету. Даже толком не взглянув на нее.

— Вы ведь самый лучший? — тихо спросил Шувалов у Ковешникова. — Иначе бы вас не прислали?

— Самый лучший? Пожалуй.

— Обещайте мне, что Никуша вернется.

И снова в кабинете повисла тишина. Даже няня Иванка, находящаяся под опекой Мустаевой, перестала всхлипывать и несвязно бормотать — чем занималась все то время, что они провели здесь. Где-то за стеной глухо ударили часы — была половина какого-то часа. Но какого именно, Бахметьев выяснять не стал, а потом перевел взгляд на шахматы в зимнем саду.

Что-то изменилось.

Фигуры стояли не так, как десять минут назад, — в две строгие шеренги по обе стороны поля. Теперь строй сломался, пешки (кажется, это были пешки) заторопились вперед, между ними бродили кони и слоны. И только людей не было видно.

— Обещайте мне, — снова повторил Шувалов.

— Нет, — ответил безжалостный Ковешников. — Могу обещать вам другое. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы было «да».

Несчастная няня зарыдала еще громче, чем минуту назад. Но мужчины не обратили на это никакого внимания.

— Как думаете, Михаил Леонидович, кто круче, — Том Сойер или Гекльберри Финн?

Очередной идиотский вопрос из сотен других, не менее идиотских, лакричных, рассованных по карманам и вывалянных во всяком дерьме. И не просто идиотский, а откровенно издевательский, учитывая то положение, в котором оказался Шувалов. Двинуть по физиономии — недостаточная расплата. А вот сунуть сукина сына головой в окно, да так, чтобы он проломил стеклянную крышу зимнего сада. Так подумал Бахметьев и, судя по всему, не он один. Начальник службы безопасности угрожающе выдвинулся из своего укрытия, но Шувалов остановил его.

Одним кивком головы.

— Я думаю — Гекльберри Финн.

— Точно. Так и есть.

И снова произошло то же, что всегда происходило с Бахметьевым, стоило ему только оказаться в поле притяжения мусорной ковешниковской планеты. Черного солнца, всасывающего в себя все, что под руку попадется, включая здравый смысл. Бахметьев немедленно стал думать и Томе и Геке. Читал ли он «Тома Сойера» в детстве? Наверняка, хотя в памяти отложилось немного. Как Том красил забор. И как Гек отправился в путешествие по реке вместе с беглым негром Джимом. Гек создан для таких путешествий, он маленький бродяга и…

— Черт знает что! — пробормотал Усманов. Очевидно, одного кивка хозяина оказалось недостаточно. — И дальше будем слушать этого клоуна?

И снова ни Шувалов, ни Ковешников не обратили на пришедшую извне реплику никакого внимания. Или медиамагнат просто не успел отреагировать на нее — раздался глухой стук, как будто на пол упало что-то тяжелое. Все, кроме Шувалова, синхронно повернулись на грохот. У ближней к двери этажерке, такой же резной и инкрустированной перламутром, как и шахматный столик, стояли Иванка и одной рукой поддерживающая ее за плечи Мустаева. Другой рукой психологиня пыталась привести в равновесие все еще раскачивающееся хлипкое тело этажерки.

— Выбачьте. — Полузадушенный голос няни прерывался рыданиями. — Выбачьте… Простите, Михаил Леонидович… Який жах… Никушенька моя… Я… Мне нужно…

— Да, конечно. — Шувалов даже не взглянул на женщин. — Вы можете идти к себе, Иванка.

— Я провожу. — Мустаева еще крепче сжала плечо Иванки. — И мы поговорим тихонько. Да, Иванка?

Няня судорожно закивала головой.

Но прежде чем выйти из комнаты и увести с собой Иванку, Анн Дмитьнааа нагнулась и подняла с ковра статуэтку — это она упала с этажерки и произвела столько шума. Даже странно, подумал Бахметьев, а потом сообразил — статуэтка была металлической. Отсюда, от окна, разглядеть ее в подробностях оказалось невозможно. Вроде бы пара каких-то животных, восседающих на другом животном, — то ли буйволе, то ли слоне. Весьма, впрочем, условном, — тонконогом и тонкоспинном. Да и всадники были сомнительные — может, и не звери вовсе, а люди со звериными головами.

Прежде чем поставить статуэтку на место, Мустаева повертела ее в руках, — чуть дольше, чем следовало, на простодушный бахметьевский взгляд.

— Как долго она у вас работает? — спросил Ковешников, когда дверь за женщинами захлопнулась.

— Иванка? — Шувалов прикрыл глаза. — Дайте соображу. Лет восемь. Ника выросла у нее на руках.

— Она живет с вами?

— Да. Она родом из Закарпатья, поскиталась по бывшему Союзу. Не самая легкая судьба… Теперь ее дом здесь, а мы с Никушей — ее семья. — Шувалов снова прикрыл лоб ладонью. — Иванка абсолютно предана Никуше. Абсолютно.

— А мать девочки?

— Она умерла. Разбилась на снегоходе через два года после рождения Никуши. Марина Ларионова, очень талантливая тележурналистка.