Что случилось прошлой ночью

– А как вы относитесь к тому, что вас арестовали? Сердитесь? Опечалены? Растеряны?

– Нет. Я знаю, почему меня арестовали. И я не сержусь. Я… оцепенела. Просто оцепенела.

Он внимательно изучает мое лицо и поворачивается к компьютеру. Печатает что-то на клавиатуре, затем поворачивается обратно ко мне.

– Вы почти на третьем месяце беременности, это верно?

– Почти. Да.

– Прежде у вас была только одна беременность, в результате которой родилась ваша дочь Фрейя?

– Да. Она была моим первым ребенком. Это мой второй.

– А в каком состоянии было ваше психическое здоровье, когда у вас родилась Фрейя?

Я смотрю на него с открытым ртом, не в силах ответить.

– Были ли у вас какие-либо проблемы во время беременности?

– Нет.

– Никакой тревожности или депрессии?

– Не совсем депрессия.

– Тревожность?

Я киваю.

– Вы были встревожены? – спрашивает он.

– Да.

– И как только у вас появилась дочь, тревожность прошла? Вам поставили какой-нибудь диагноз?

Перед глазами все плывет. Вспоминаю, как ночь за ночью смотрела в потолок, парализованная страхом. Звук дыхания Фрейи. Ужас. Полное изнеможение.

– Я… В основном я просто не могла уснуть.

– Ясно, – говорит он, выгибая спину, затем снова наклоняется над столом. – Вам прописывали что-нибудь для улучшения сна?

Эйден держал меня за руку, когда врач впервые заговорила со мной об этом. Ее голос был успокаивающим, а рассуждения – взвешенными и свободными от личной оценки.

– Да.

– Что вам прописали?

– Золтерол.

Услышав это, он приподнимает брови, но записывает название.

– И вы все еще принимаете это лекарство?

Опускаю взгляд на свои колени и киваю. Едва заметно.

– А у вас есть какие-нибудь побочные эффекты от золтерола?

Отупляющие мигрени. Внезапная сонливость. Кровотечения из носа. Отрезки времени, которые каким-то образом… стерлись из памяти.

– Иногда. Головные боли. Забывчивость.

– И, я знаю, это может показаться глупым вопросом, учитывая то, что происходит, но как до сих пор протекала ваша вторая беременность? Похоже на то, что вы чувствовали с Фрейей?

– Я… я не знаю, как их сравнивать. Это… не была нормальная беременность.

– Все в порядке, – говорит он, тихо вздыхая и подавив зевок. – Простите. Хорошо, итак, если отбросить все остальное, что происходило… хотя я понимаю, что трудно отделить одно от другого… но как бы вы оценили свое психическое здоровье до нынешнего момента? Как вы себя чувствовали до того, как все это случилось?

– Нормально. Я не испытывала никаких проблем, если не считать того, что мне было трудно уснуть без помощи лекарства.

– А как вы относитесь к тому, что с вами сегодня проведут допрос?

– Я хочу поговорить с полицией. Мне нужно рассказать им то, что я знаю.

И мне нужно знать правду. Мне нужно понять, что произошло той ночью. Чтобы узнать, что случилось с Фрейей.

– Что ж, надеюсь, я не задержу вас надолго. У меня осталось всего несколько вопросов.

Я откидываюсь на спинку стула. Вопросы захлестывают меня, и мой разум находится не здесь, даже когда я отвечаю. Мысли мечутся между воспоминаниями и нынешним моментом, как пойманная птица, отчаянно перелетающая от стены к окну в попытке вырваться на свободу.

Не хочу сидеть здесь. Хочу поговорить с полицией и рассказать правду. А то, что я сказала в этой комнате, было не совсем точным. Не совсем ложью…

Но и не всей правдой.

32

Четырьмя годами ранее…

Август

Звук голоса эхом отдавался в моих ушах, но казался далеким и искаженным, как будто кто-то пытался докричаться до меня сквозь сон.

– Наоми!

Папа?

Это был мой папа. Я хотела увидеть его, но лицо постоянно расплывалось перед моими глазами. Я сплю или вижу его наяву?

– Наоми, пожалуйста!

Нет, это не папа.

Это Эйден.

Я попыталась моргнуть, заставить себя двигаться, но усталость давила на меня, взгляд широко раскрытых и неподвижных глаз застыл в одной точке.

– Наоми! Отдай мне Фрейю.

Фрейя? Где Фрейя?

– Отдай ее мне. Сейчас же!

Чьи-то руки схватили меня за плечи, и внезапно я четко увидела прямо перед собой лицо Эйдена. Его кожа была бледной, ладони взмокли. Он потянул меня за руки, и я качнулась к нему, а моя голова тяжело ударилась о его грудь.

– Отпусти ее, Наоми. Пожалуйста! Она плачет, отпусти ее!

Плачет? Фрейя плачет?!

Комнату наполнили громкие крики, пронзительные и неослабевающие вопли Фрейи. Я опустила взгляд и увидела, что крепко сдавила ее в руках, прижимая ладонями к себе.

Как долго это длится? Как долго я держала ее вот так, не слыша криков? Не замечая ее страданий?

Я ослабила хватку, и Эйден подхватил дочь на руки и принялся укачивать ее.

– Все в порядке, – шептал он ей снова и снова. – Я здесь. Прости.

В конце концов его баюканья успокоили Фрейю, ее крики сменились всхлипами, а затем она уснула. Эйден отнес и осторожно уложил ее в колыбель, ритмично покачал, чтобы убедиться, что она крепко спит. Затем он повернулся ко мне, но не торопился подходить, лишь вглядывался в мое лицо, стиснув зубы и пытаясь понять меня.

Чего он никак не мог увидеть? Чего он никак не мог понять?