Что случилось прошлой ночью

Давай, сделай это.

– Но я не была честна с тобой. Обо мне и Фрейе. О том, что произошло на самом деле, когда она родилась. Прости меня.

– Наоми, я не понимаю…

– Мне так жаль, – плачу я. – Я просто хотела, чтобы ты увидел меня, а не… Прости.

– Наоми, неважно, что происходит, я люблю тебя, ясно? Позволь мне помочь тебе.

Будь жестокой. Будь доброй.

– Ребенок не твой.

Его дыхание замирает.

– Ты лжешь. Скажи мне, что ты лжешь.

– Нет. Прости. Просто забудь меня, ладно? Ты можешь найти себе девушку намного лучше. Ты заслуживаешь гораздо лучшего.

Я отодвигаю телефон от уха, в то время как растерянный Руперт продолжает громко протестовать. Швыряю трубку на рычаг. Закрыв глаза, прислоняюсь лбом к холодному металлу. Моя грудь вздымается.

Сержант охраны наблюдает за мной. Он слышал каждое слово. Но они и так все узнают достаточно скоро.

Я собираюсь сказать правду. Я была напугана и солгала.

Простите меня.

Мне жаль.

34

Дженнинг возится с записывающим устройством, установленным на столе рядом со мной. Кажется, будто оно наблюдает за мной, ждет: раскрою ли я свои секреты или откажусь говорить? «Без комментариев, без комментариев, без комментариев». Разве не так отвечают преступники, тем самым как бы посылая полицию на три буквы и заявляя: «Попробуйте доказать мою вину!»

Но я не преступница. Как только полицейские узнают правду о том, как я нашла и спрятала Фрейю и почему я солгала, они меня поймут. Не так ли?

А что, если не поймут?

Мне было семь лет, когда я провалилась в люк бункера. Я встала на первую ступеньку лестницы, но нога соскользнула, и я упала навзничь. Желудок подскочил к горлу, и на долю секунды мне показалось, будто я зависла в воздухе под воздействием какой-то фантомной силы. Но потом я резко полетела вниз и шлепнулась на бетонный пол. Именно так я чувствую себя сейчас: зависла в воздухе в ожидании падения.

Дженнинг нажимает на кнопку, и раздается громкий писк. Долгий, унылый звук.

– Сейчас три часа двадцать четыре минуты утра двадцать седьмого ноября. Я детектив-сержант Дженнинг, со мной здесь находится детектив-констебль Уокер. Наоми, мой долг еще раз проинформировать вас перед началом допроса о том, что вы имеете право на законного представителя.

– Мне он не нужен. – Я скрещиваю руки на груди.

Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось. Чтобы все осталось позади.

– Тогда мы начнем допрос.

– Я хочу кое-что сказать, прежде чем вы начнете задавать вопросы.

Двое мужчин искоса смотрят через стол друг на друга, затем снова – на меня.

– Хорошо, – соглашается Дженнинг.

Я отвожу взгляд от Дженнинга – человека, которому я лгала с самого начала, человека, который всего лишь пытался выполнить свою работу: найти мою маленькую девочку и вернуть ее домой, – и вновь смотрю на диктофон. Красный индикатор горит, не мигая. Показывает готовность услышать мои слова.

Говори.

– В тот день, когда Фрейя пропала… в тот день, когда я позвонила в полицию и сказала, что она пропала…

Я не могу этого сделать.

Придется.

– Я солгала.

Эти два слова вылетели, как пули, быстро и неотвратимо. Брови Дженнинга приподнимаются, я буквально ощущаю кожей его шок от моего признания. Другой полицейский записывает мои слова в блокнот. Я вижу, что страница поделена пополам, – их вопросы, мои ответы, – и с правой стороны от разделяющей линии теперь написано: «Я солгала».

– Но я не убивала Фрейю. Я проснулась, как уже говорила вам, но не обнаружила дочь в ее комнате. Я поискала ее наверху и не смогла найти. Но когда я решила спуститься вниз…

Мой голос срывается, я запрокидываю голову и смотрю в потолок. Такое чувство, что я хранила этот секрет целую вечность. Неужели прошла всего неделя? Сказано так много лжи. И вся она имеет лишь одно объяснение. Я пытаюсь выровнять участившееся дыхание, но мои слабые попытки набрать кислород в легкие терпят неудачу.

– Не торопитесь, – говорит Уокер, очевидно, решив, что лучше задобрить меня пряником, чем запугивать кнутом. Он играет роль хорошего полицейского. Но взгляд Дженнинга холоден и неумолим.

Я вытираю нос, из которого течет, и смотрю на стол, а не на полицейских. Возможно, так мне будет легче завершить начатое.

– Спускаясь вниз, я увидела ее. У подножия лестницы. Она была мертва.

И как только эти слова срываются с моих губ, мир рушится, неровная трещина проходит по самому центру моей жизни. Я впервые произнесла вслух «она была мертва», и реальность этого факта сокрушает меня. Сидеть здесь, в этой комнате для допросов, говорить эти слова и знать, что Фрейя, вероятно, лежит в морге, упакованная в мешок на молнии…

Рыдание вырывается из груди. Я заставляю себя сомкнуть губы, сжимаю их вместе, чтобы подавить крики, но горе невозможно сдержать. Я падаю на стол, мои плечи неудержимо трясутся.

– Наоми, – монотонно произносит Дженнинг. – Наоми, нам нужно, чтобы вы сели ровно и рассказали нам, что произошло.

– Или сделаем перерыв? – предлагает Уокер.