Дженнинг снова берет отчет патологоанатома и листает страницы.
– На третьей странице отчета патологоанатома подробно описано «повреждение задней части головы, которое не соответствует падению, а скорее является результатом удара тупым предметом». Вы понимаете, что это значит?
Понимаю, но качаю головой – не могу произнести эти слова. И не буду.
Кто-то причинил боль моему ребенку.
– Травма от удара тупым предметом, – продолжает Дженнинг, – это означает, что кто-то с силой ударил чем-то по затылку Фрейи. Есть ли у вас предположения, как она могла получить такую травму?
Я качаю головой, не в силах говорить.
– Итак, когда вас доставили в участок, мы вас сфотографировали.
– Да.
– Взгляните на это.
Дженнинг переворачивает еще два снимка, но они не такие, как я ожидала увидеть. Я думала, меня сфотографировали по плечи, как на тех снимках знаменитостей, которые публикуют в газетах. Но на одной фотографии изображена моя рука, а на другой – затылок… Когда эти снимки успели сделать? Я не отдавала себе отчет в том, что происходило, не могла сосредоточиться ни на чем, кроме слова «убийство», которое снова и снова прокручивалось в моей голове.
– Что это у вас на руке? – Дженнинг проводит пальцами по фотографии, где изображено мое предплечье, от локтя вниз к запястью.
Прищурившись, внимательно разглядываю снимок, затем отвожу взгляд, но моя правая рука начинает дрожать.
– Что это у вас на руке?
– Царапина.
– А здесь, на задней части шеи?
– Царапина.
Дженнинг кивает, поджав губы, словно ему на язык попало что-то едкое, кисло-горькое.
– Царапина, – повторяет он. – И она не выглядит свежей. Она зажила, но вам наверняка было больно, когда вы ее получили.
– Я… Это просто привычка. Я царапаю себя постоянно. Делаю это во сне…
Тишина наполняет комнату, но шум в моей голове оглушителен. Мысли бушуют в голове, кричат, желая быть услышанными. Приказывают мне бежать.
– Я этого не делала.
– Точно?
– Нет! Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Нет.
Я дрожу, но в комнате душно – так жарко, что невозможно дышать.
Не могу дышать.
Весь кислород словно улетучился из комнаты. Остался безвоздушный вакуум, и мне некуда деться. Хватаю ртом воздух, но это бесполезно: горло сжимается, когда паника все сильнее овладевает телом.
– Наоми? – Уокер подбегает и опускается на колени рядом со мной, положив ладонь на мое плечо. – Наоми? Наклонитесь вперед. Похоже, у вас паническая атака. Просто наклонитесь вперед, опустите голову между коленями и дышите.
Хватаю его за руку, и ткань его пиджака мнется под моими пальцами.
– Я не могу…
– Вы можете. Послушайте меня: вдохните. Медленно. Так, хорошо. А теперь выдохните. Тоже медленно. А теперь еще раз. Вдох… Выдох…
Мое дыхание выравнивается под руководством его спокойного уверенного голоса. Пульс, все еще неестественно учащенный, начинает замедляться. Я оттягиваю высокий вырез своего джемпера. Моя грудь взмокла от пота.
Вдох.
Выдох.
Я встречаюсь с Уокером взглядом, и морщины на его лбу разглаживаются.
– Лучше? – спрашивает он.
Я киваю. Затем отворачиваю от него голову, и меня громко рвет на покрытый линолеумом пол.
36
Меня отвели обратно в камеру. Дали стаканчик чая. Поинтересовались, не требуется ли мне медицинская помощь. Я ответила, что нет, это была паническая атака, но теперь мне уже лучше. Я просто хочу поскорее покончить с допросом. Чай остался в камере остывать.
Мне нужно знать, что произошло. Кто-то причинил боль моему ребенку, и из-за моей глупости, из-за моей лжи… ему или ей это сойдет с рук.
А я выставила себя преступницей.
Я закрываю глаза и хмурюсь, пытаясь вспомнить, как выглядела спальня Фрейи в тот момент, когда я пожелала дочери спокойной ночи и закрыла дверь. Изменилось ли что-нибудь на следующий день? Пропустила ли я что-то, что помогло бы мне, заставило бы меня понять, что это вовсе не несчастный случай?
Образ комнаты колеблется в моем сознании, очертания предметов расплываются, и я хмурю брови сильнее. Что-то было не так, когда я подошла к порогу и шепотом позвала Фрейю. И это было не просто неприятное ощущение – страх, затаившийся в углах комнаты. Это было что-то другое.
Внезапно вспомнив одну маленькую деталь, я распахиваю глаза, потому что наконец-то обнаружила то, чего мне не хватало все это время.
Ее рюкзак.
Ее рюкзак кто-то передвинул.
Когда я переодевала Фрейю ко сну, я положила его рядом со шкафом. Но на следующий день, когда я поднялась в спальню, чтобы взять кое-что из одежды для Дженнинга, я споткнулась об него… Рюкзак стоял у ее кровати.
И ее дверь…
Дверь была открыта. Я закрыла ее, когда пожелала спокойной ночи, и щелчок замка громко раздался на лестничной площадке. Но когда я утром искала Фрейю, дверь в ее комнату была приоткрыта.