– Сержант Дженнинг сообщил вам, что Хелен сказала, что у Эйдена есть запасной ключ от вашего дома?
– Да.
– Полиция обыскала его дом в Лондоне, а также комнату в «Гербе королевы».
Задерживаю дыхание. Мне хочется быстро выдавить из нее слова – поскорее услышать, что она скажет, – но в то же время закрыть уши или зажать ей рот рукой. Продлить тот миг, когда я могу притворяться, что произошла какая-то ошибка.
– При обыске был найден ключ в бардачке машины Эйдена. Мы спросили Эйдена об этом на допросе и…
– Что он ответил? – Гнев скручивается у меня в животе, когда я представляю многочисленные оправдания Эйдена. Его бесконечные попытки переложить вину на меня.
– Он признался, Наоми.
– Признался?!
– Эйдену предъявлено обвинение.
– В чем? – Я говорю громко, почти кричу.
– В непредумышленном убийстве.
Но Фрейя была маленькой девочкой. Просто маленькой девочкой.
– Пожалуйста, нет, – плачу я.
– Мне жаль, Наоми.
– Я думала, это какая-то ошибка, что найдется какое-то объяснение…
– Понимаю вас.
– Мне плохо…
Вскакиваю на ноги, и стул падает позади меня, ударяясь об пол с металлическим лязгом. Хватаюсь руками за горло…
Дыхание застряло в груди, словно бабочка в стеклянной банке, бьющая тонкими крылышками в отчаянной попытке вырваться на свободу. Мои судорожные вздохи приглушаются, когда я сгибаюсь пополам и опускаюсь на пол.
Кейт встает передо мной на колени, приблизив лицо к моему.
– Дышите, Наоми. – Она берет меня за руку. – Мне так жаль, но вам нужно узнать, что произошло той ночью.
Кейт превратилась в размытое пятно, яркие белые огни освещают ее сзади, но я фиксирую взгляд на ее лице.
– Наоми, вы в порядке? – спрашивает Оливия, положив руку мне на плечо. – Позвать врача?
– Нет! Мне нужно узнать, что произошло. – Я вглядываюсь в лицо Кейт в поисках ответов. Мне нужны ответы. – Что произошло?
– Наоми, послушайте, – говорит Кейт. – Есть кое-что, что мы хотим вам показать. Это довольно необычное решение и оно может быть подвергнуто критике, но я, по крайней мере, думаю, что вы заслуживаете того, чтобы это увидеть.
– Что вы собираетесь ей показать? – спрашивает Оливия, и в ее голосе слышится беспокойство.
– Видеозапись допроса Эйдена, – отвечает Кейт, не отрывая взгляда от моего лица.
– Ей не следует это смотреть. – Оливия качает головой, приоткрыв рот так, что виднеются верхние зубы.
Кейт отпускает мои руки, берет со стоящего позади нее стула бумаги и кладет их перед Оливией, указывая на подписи на странице. Ее указательный палец нажимает на лист с такой силой, что почти побелел от напряжения.
– Эйден и его адвокат оба подписали согласие на то, чтобы Наоми увидела видеозапись. И во время просмотра его адвокат будет присутствовать с нами. – Кейт отворачивается от Оливии, и суровый блеск в ее глазах исчезает, сменяясь привычным светом заботы. – Эйден хотел поговорить с вами сам, он умолял нас позволить ему объяснить вам все с глазу на глаз… но, конечно, это запрещено.
– Почему? Почему он это сделал?
– Пройдемте со мной. Так вы быстрее всего поймете, что произошло на самом деле. И почему. Мне очень жаль, Наоми.
Жалость изливается из нее потоком. Но я недостойна жалости. Недостойна сочувствия. Нельзя испытывать жалость к женщине, которая была так влюблена, что ничего вокруг себя не видела, не слышала и даже не ощущала. Нельзя сочувствовать матери, которая потеряла больше, чем сама может осознать.
Мне хочется встать, пойти с Кейт, но ноги не выдерживают вес тела. Пытаюсь пошевелиться, но мышцы не слушаются.
– Дайте мне минуту, – прошу я.
– Вы хотите, чтобы я осталась с вами, или предпочитаете побыть одной?
– Одной, пожалуйста. Извините.
– Не извиняйтесь, – отвечает Кейт, затем встает и уходит.
Я пытаюсь прочитать текст, но листы лежат в центре стола, а слова, написанные слишком мелко, чтобы их можно было разобрать с моего места, расплываются по странице. Удается разглядеть лишь подпись Эйдена: большая закрученная буква «Э», за которой следует неразборчивое «Уильямс».
Оливия кладет руку мне на колено.
– С вами все в порядке?
– Можно мне воды? У меня немного кружится голова.
Она бросается в угол комнаты к своей сумке, затем сует бутылку мне в руки. Пытаюсь справиться с крышкой, но пальцы словно разучились что-то делать. Я даже не могу открыть гребаную бутылку.
– Позвольте мне. – Оливия открывает бутылку и возвращает ее мне. Я делаю большой глоток, хотя вода тепловатая и несвежая. Бутылка потрескивает, когда я высасываю из нее весь воздух, и пластик мнется в моих руках. Я отстраняюсь от горлышка и пытаюсь отдышаться.
– Лучше?
– Да. Спасибо.
– Не за что. Вы готовы?
– Еще одну минуту.