Что такое анархизм

Государственная власть предоставляет личности полную свободу в тех областях, где личность не соприкасается с остальным социальный миром, где она ограничивается своей узкой индивидуальной жизнью. Ей нет надобности регулировать способ, которым работник употребляет свою рабочую плату, так как эта рабочая плата представляет ту часть продукта, которую сам капиталист нашел возможный уступить рабочему. Государственная власть не вмешивается теперь в дела личной совести, личных убеждений, так как душевные процессы, происходящие внутри личности, не представляют никакой непосредственной угрозы тем социальный рамкам, которые защищает власть. Капиталист не спрашивает рабочего, каковы его религиозные убеждения, ибо не эти убеждения создают ценность, а творческая рабочая сила. Для государства тоже вполне безразлично, о чем я думаю, во что я верю, о чем мечтаю, если только мои мысли, мои верования, мои мечты заключены в узенькой коробке моей личности, если только мой внутренний мир не выражается в нежелательных для государства действиях. Как для капиталиста единственно важным является определенное воздействие работника на физическую материю независимо от тех душевных процессов, которые предшествуют этой механической работе, так для государства важно только то, чтобы личность установила определенное отношение к другим людям, чтобы личность воздействовала на социальную материю только в определенной форме, также независимо от ее психики. Капиталист на своей фабрике самодержавно устанавливает все приемы производства. Государство на всей территории устанавливает так же самовольно формы воздействия человека.

Экономическая власть капиталиста и политическая власть государства представляют только различные формы одной и той же силы — старой силы рабовладельца над его рабом. Суть только в том, что целостное, постоянное и конкретное насилие рабовладельца потерпело ряд формальных изменений. Раньше всего, оно потеряло свою целостность и раскололось на две части: в области экономической хозяин (в несколько иной форме) принципиально сохранил все свои прежние права, но зато область отношений политических была передана специальному органу — Государству; в свою очередь эта государственная власть из единого простого органа постепенно превратилась в целую сеть, в целую систему органов. Власть рабовладельца, которая была вначале так проста, что могла быть сравнена с прямой линией, превратилась в высшей степени сложную сеть самых разнообразные прямые и ломанные линий, которые, подобно паутине, со всех сторон опутывают работника.

Эта власть не только усложнилась, она также значительно изменила свои формы воздействия. В древнем мире насилие рабовладельца как бы неотлучно сопровождало каждый шаг работника. В наше время вмешательство той же власти совершается, так сказать, прерывисто. Кучер прекрасно понимает, что нет надобности слишком часто стегать хорошо обученную и взнузданную лошадь: сбруя, узда, оглобли, торная дорога в значительной степени приучили ее предупреждать желания возницы. Он большей частью считает возможный даже спустить немного возжи и дать волю своей лошадке. Какая жалкая „воля“! Только глупое животное может обольститься ею и счесть себя действительно свободный. Современный „гражданин“ со своими детскими понятиями о свободе похож на эту самую лошадь. Только потому, что секира государства не так часто сечет его, как плеть рабовладельца, только потому, что это голое, бесстыдное насилие не совершается так беспрерывно, как когда то, он настолько наивен, что считает себя политически свободным. Он настолько слеп, что не видит ямщика с угрожающей кнутом, настолько глуп и раболепен, что не чувствует с боку оглоблей и железной узды в своем собственной рту...