Этому самообману много содействовала также и третья перемена в организации насилия. Оно, как мы видели, стало менее конкретный, почти безличным. Когда то работник должен был подчиняться материальному факту, определенной личности со всеми ее капризами. Тогда его грубая зависимость была ему ясна. Теперь он считает себя свободный только потому, что конкретная воля его господина как бы очистилась от случайных, произвольных капризов, а главное — приняла абстрактную форму, форму законов. Закон имеет то громадное обаяние на ум современного гражданина, что он представляется в форме каких то постоянных, общих формул, независящих ни от чьего каприза и безразличных к личности. Создается впечатление, что эти длинные ряды параграфов закона, правильно группирующиеся в стройные системы, являются как бы бесстрастным выражением самой бесстрастной истины. Подчинение закону с первого взгляда не заключает в себе ничего позорного, ничего обидного, но, наоборот, имеет какую то особенную прелесть — самоотверженного служения нелицеприятной истине, служение правде. Близорукий, выдрессированный гражданин не видит, что этот якобы беспристрастный закон в специальной, абстрактной форме является самым пристрастный выражением эгоистических интересов того же хозяина — рабовладельца.
Резюмирую наш общий вывод. Древняя власть рабовладельца только изменила свою форму, но не изменила своей сущности: наемный работник, собственно говоря, тот же экономический раб своего хозяина, а свободный гражданин есть тот же политический раб буржуазного государства. Как экономическая зависимость работника выражается в отделении его от вещей, так политическая зависимость выражается в бесчисленных правовых барьерах между людьми. Уже из этого ясно, каково должно быть отношение анархизма ко власти.
Анархизм, который с такой бешенной ненавистью относится к частной собственности, как косвенному орудию порабощения личности, должен сохранить самые жестокие удары для института власти, как прямому, голому выражению бесстыдного и беспредельного насилия. Власть не только такой же враг свободного творчества, как собственность, но постоянно и до наших времен остается опорой экономического рабства. Уже этих общих рассуждений достаточно для анархизма, чтобы объявить непримиримую войну современному государству, как и будущему государству, так и всякой форме организованного насилия над личностью.
Но этих априорных полуабстрактных размышлений недостаточно для полного понимания природы Власти. Необходимо остановиться на разборе конкретной формы ее организации.
VII.
Анализ демократии.
„Вы отрицаете всякую власть под тем предлогом, что опа насильственно отделяет человека от человека, что она мешает свободному творчеству. Поймите, ваш ребяческий довод — чистая фантазия. Против крупного, грандиозного исторического фактора вы выступаете на войну с помощью сентиментальной декламации. Государство было, государство есть и хочет быть в будущей, а вы думаете доказать его непригодность очень звучными, но вполне пустыми фразами о свободной творчестве и других пустяках. Попытайтесь дать нам что нибудь кроме пустых фраз: попытайтесь дать научный анализ демократии. Мы понимаем того, кто восстает против власти самодержавного царя. Такая власть действительно несправедлива, бессмысленна и деспотична. Но скажите нам толково и ясно, почему вы против последовательной и искренней демократии? Неужели вы можете серьезно отрицать глубокую и справедливую идею народного самодержавия? Неужели вы имеете серьезный довод против того, что самодержавный народ может передать на время свою власть собранию своих депутатов? Неужели вы имеете какой нибудь серьезный довод против того, чтобы это законодательное собрание назначало исполнительный орган. Наконец, где те, серьезные аргументы, на основании которых вы отвергаете суд? Пока вы не дали нам серьезных, научных ответов на эти важные вопросы, мы считаем вашу противогосударственную проповедь просто чувствительной болтовней. Так говорит, так может говорить убежденный демократ нам, анархистам.
Что можем мы ответить на его „неумолимые“ вопросы?
Наивный ум, выросший в сфере буржуазных понятий, бессилен вырваться из них... Великая заслуга анархизма состоит в том, что он в области политики совершил ту же крупную критическую работу, которую начал социализм в области экономики. Как социализм не побоялся глубоко вонзить нож анализа в самые глубокие, закоренелые предрассудки экономии, так анархизм смело бросил перчатку всем установившимся политический предрассудкам. Анархизм не побоялся расшатать весь фундамент современного политического строя буржуазии, разобрать его по частям и смело отвергнуть без колебаний и навсегда. Вот почему анархизм беспощадно разбивает и тот идеал, перед которым падает ниц не только раболепный буржуа, но которому почтительно кланяется и „научный“ социалист.
Вы спрашиваете нас, господа демократы, признаем ли мы самодержавие народа. Мы отвечаем нет, не признаем!