Свободу личности анархисты-коммунисты видят в том, что личность имеет неограниченное законом право входить в какие угодно ассоциации и выходить из них. Это, действительно, звучит довольно гордо: личность имеет абсолютную свободу созидать и расторгать союзы! Увы! Самый легкий анализ раскрывает всю мишурность этой свободы. Снова невольно напрашивается сравнение с современный порядком. Разве теперь пролетарий не имеет права менять своего хозяина? Почему мы так подозрительно относимся к этому „праву“ и „свободе“ современных рабочих? Потому что везде рабочие находят те же условия работы и эксплуатации. Обстоит-ли иначе в анархической коммуне? Несомненно, в ней нет места эксплуатации. Но мы здесь и не говорим об экономической положении работников в коммунах, а о реальной политической свободе личности в ней. Мы и констатируем, что свобода менять ассоциации превратится в издевательство над личностью с того момента, как каждый производительный союз, приспособляясь к условиям своего производства, примет более или менее определенный вид, выработает регламент, по его мнению, наиболее целесообразный. С этого момента каждая новая личность вынуждена иметь дело уже не с равными ей личностями, а с могучими организациями
, которым личность должна покориться, но которых она не может покорить. Правда, она может выбирать между различными союзами. Но этот выбор напоминает то положение на войне, когда деликатный победитель предоставляет побежденной стороне самой выбрать способ почетной сдачи. Личность наперед раздавлена перед лицом организованного общества, и от всей ее свободы остается только мишурный блеск, королевский титул без короны. Не созидать будет личность свои союзы, а войдет в тот или иной уже существующий организм. Не творить она будет уставы, а подчиняться тем или иным чужим регламентам. Не приспособит она среду к себе, а, наоборот, среда заставит ее склонить свою голову.В анархической коммуне только в иной форме повторяется комедия демократии, в которой народ самодержавен — самодержавен в выборе своего господина. Его самодержавие, через определенный период, длится ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы переизбрать законодателей, чтобы перековать старые цепи. Пусть чувствительные и лицемерные буржуа радуются такой трогательной свободе, — анархизм настоящий, неподкупно суровый анархизм, а не подслащенный анархизмом коммунизм, презирает ее. Он гордо зовет личность к полной, абсолютной свободе и не даст ей склонить колени перед новыми господами: ни перед Социалистический Правительством, ни перед Анархической Коммуной, ни перед Свободной Рабочей Ассоциацией, ни даже перед Союзом Эгоистов. Личность есть единственная человеческая реальность: только она живет и умирает, наслаждается и страдает, радуется и тоскует; только она имеет абсолютное право самоопределения; всякая попытка поставить ей какой-нибудь
барьер есть открытое предательство. В этом и только в этом вся душа анархизма.От экономики и политики поднимемся выше — в область права.
Какова точка зрения анархизма? Что он отрицает закон, это общеизвестно. Но закон есть только одна из исторических форм права, по нашему мнению, наиболее совершенная, во всяком случае, позднейшая форма. Кроме закона, история знает другую форму правовых норм, которая веками предшествовала закону и может на тысячелетия его пережить: это — обычай
. Задача всякой правовой нормы — регулирование междучеловеческих отношений сообразно какой-нибудь объективной цели. Этой внешней, объективной целью может быть идея божественной справедливости, общественное благо, классовый интерес, коллективное производство. Если отношения эти просты, они достаточно прочно охватываются устный обычаем. Но когда общественная жизнь усложняется, является повелительная необходимость, обостряемая интересами господствующего класса, свести все устные обычаи в стройную систему писанных законов. История права от обычая к закону так же понятна, как история техники от ремесленного инструмента к машине. Может-ли анархизм, отрицающий закон, питать нежные чувства к обычаю?