Что такое интеллектуальная история?

Покок, Роббинс, Барроу, Бейлин и их современники делали упор на прерывности, непреднамеренных последствиях, трагических неудачах и забытых традициях политических дискуссий. Они изучали «второстепенные» фигуры и использовали их труды для прояснения малоизвестных элементов мысли ученых, чьи труды традиционно считаются каноническими. Кроме того, они выступали против всеобъемлющих нарративов или против интерпретаций, создатели которых вдохновлялись философским подходом к истории, особенно воззрениями Карла Маркса. Разносу подверглась и вигская историография. По иронии судьбы в число вигов был включен и Артур Лавджой, недвусмысленно выступавший против телеологических подходов. Оппозиция Марксу и марксизму явно вдохновляла многих интеллектуальных историков. Они отвергали более грубые формы марксизма, в которых идеи объявлялись производным материальных сил и как таковые могли быть проигнорированы: именно такой метод долгое время господствовал в историографии Французской революции. Интеллектуальные историки также критиковали более тонкую трактовку идей как производного экономических процессов, встречающуюся, например, у Эрика Хобсбаума. Важно понимать, как утверждал Дж. Г. Эллиотт, что «в период после Второй мировой войны доминировали экономические и социальные интерпретации прошлого, вплоть до того, что даже противник марксизма Хью Тревор-Ропер строил свой ответ [в статье, в которой он возражал Хобсбауму, писавшему о «всеобщем кризисе» XVII в.] в той же самой системе координат»[68]. Квентин Скиннер также отмечал, что главной задачей его ранних методологических работ являлась борьба с господствующими марксистскими подходами к изучению идей[69]. Другие интеллектуальные историки вели поединок с Марксом иначе, штудируя его работы в поисках того, что могло оказаться полезным с интеллектуально-исторической точки зрения. Этот принцип характерен для Франко Вентури, чей пятитомный труд «XVIII век – эпоха реформ» («Il Settecento riformatore») издавался в 1969–1990 гг. Английские читатели могут судить о достоинствах работ Вентури, посвященных историческим идеям XVIII столетия и последующих эпох, по его лекциям, прочитанным в Кембридже и изданным под названием «Утопия и реформы в век Просвещения» («Utopia and Reform in the Enlightenment», 1971)[70]. Многочисленные итальянские сотрудники Вентури и его последователи – Джузеппе Джарриццо, Фурио Диаза, Джироламо Имбрульи, Эдоардо Тортароло и Мануэла Альбертоне – подчеркивали, что интеллектуальная история – предмет, закрепляющий междисциплинарный подход и тем самым позволяющий исследователям рассматривать исторические проблемы в глобальной перспективе[71]. Кроме того, они делали акцент на значимости участия в практической политике, что отличало итальянских ученых от многих их британских коллег[72].

Начиная с 1970-х сторонники лингвистического контекстуализма захватили главенство в интеллектуальной истории. Их начинания завершились успехом, поскольку появилось целое поколение исследователей, уверенно называвших себя интеллектуальными историками, создававших профессиональные ассоциации и получавших научные должности в этой области. В 1962–1969 гг. в защиту лингвистического контекстуализма выступили Джон Покок, Джон Данн и Квентин Скиннер, в то время связанные с Кембриджским университетом[73]. Согласно известным словам Блэра Уордена, они превратили Кембриджский университет «одновременно и в источник вдохновения, и в фабрику революции»[74]. Их методологические сочинения стали рассматриваться как источники классических утверждений о практике интеллектуальной истории.