Что такое интеллектуальная история?

И Покок, и Данн, и Скиннер считали, что всякий текст необходимо трактовать как порождение особого исторического контекста, под которым они понимали идеологический контекст, сформировавшийся в процессе языковой деятельности. При анализе текстов Данн и Скиннер делают упор на выявление авторского намерения в качестве главного ключа к пониманию индивидуальной специфики текста, хотя это вызывает вопросы в плане постановки исследовательской задачи, а также сомнения в адекватности понимания написанного автором. Напротив, Покок в тот момент ставил на первое место не намерения, а парадигмы[75]. Скиннер отмечал, что цель историка – изучить, «что же делал» автор конкретного текста, то есть выяснить, что данный автор намеревался сделать, и оценить, что ему удалось сделать исходя из реакции других авторов. Об одном из ожидаемых последствий такого метода сигнализировало первоначальное название статьи Скиннера: «О незначительности великих текстов для истории политической мысли»[76]. Одно из самых принципиальных положений Покока, Данна и Скиннера, на которое в первую очередь делал упор Покок во всех своих методологических работах, заключалось в том, что пределы аргументации задает язык или дискурс, в рамках которого работает автор, то есть набор допущений, взятых им на вооружение и используемых при формулировании своих аргументов. Язык или дискурс включает в себя грамматику и риторику, а также сложно структурированный набор допущений, касающихся использования и понимания идей. Авторы, живущие в языковых сообществах, способны обновлять и изменять существующий язык, и задача исследователя состоит именно в поиске инноваций, поскольку через них в существующих языках проговаривается происходящее в идеологическом и материальном настоящем. Все три исследователя выступали против подходов, опирающихся на презумпцию неизменности понятий, используемых в историческом анализе, против любых метатеоретических рассуждений о человеческой природе и против использования непроясненной или внеисторической терминологии.

С точки зрения этого братства историков, одна из целей, стоявших за попытками анализировать высказывания в политических текстах как «речевые акты», заключалась в их уподоблении «актам», которые изучают коллеги-историки. Так, в глазах Покока исследование социального поведения вмещало в себя изучение языков дискуссий различных эпох – например, дебатов о древней конституции в Англии XVII в.[77] Сообщаясь друг с другом посредством речевых актов, индивиды при формулировании аргументов опираются на доступные им существующие языковые традиции. При этом язык, по мнению Покока, приобретает структуру, нередко именуемую дискурсом, в которой аргументы состоят из серии речевых актов, совершенных индивидами в тех или иных социальных и исторических контекстах. Речевые акты подтверждают или видоизменяют дискурсы или парадигмы, внутри которых они осуществляются, делая это в одних случаях преднамеренно и явно, а в других случаях – непреднамеренно и неявно[78]. Историку в ходе своей работы нужно заниматься поиском парадигм или дискурсов, оставивших след в истории, таких как республиканизм, подпитывавший политическую аргументацию по всему атлантическому миру в эпоху раннего Нового времени, и – в XVIII в. – не менее значимые выступления в защиту древнего конституционализма или историографии Просвещения в ее арминианском, англиканском и вольтерьянском изводах[79].

Принципиальный момент заключается в том, что подобные парадигмы обретают значимость по мере их употребления, навязывают историческим акторам конкретный образ мысли. Можно показать, как они эволюционируют и видоизменяются в различных обстоятельствах, а порой разрушаются и уходят. Становление и почти полное исчезновение ряда парадигм рассматривалось в работах Покока. По его мнению, исследователь, который воспользуется этим методом, обнаружит множество обоснований, применявшихся для защиты конкретных политических стратегий. Он поймет, что в каждый конкретный момент времени исторические акторы усматривали смысл и соответствующим образом оценивали целый ряд таких обоснований, нередко противоречивших друг другу. Все это учит историка благоразумию и осторожности. История превращается в изучение того, как принимаются решения в обстоятельствах, когда нет черного и белого. Необходимость пропадает из истории, становящейся последовательностью случайных развилок, каждая из которых могла быть пройдена иначе. Благоразумие требует от историка проводить различие между задающими тон идеологическими традициями или языками, на которые опирались авторы, формулируя свои идеи, и конкретными высказываниями, представляющими собой утверждения или аргументы. Покок разделяет «langue» и «parole», «язык» и «речь» и ссылается на это различение во всех своих исследованиях[80].