Что такое интеллектуальная история?

Покок озабочен не только утратой государствами национального суверенитета в процессе становления общеевропейских политических структур. Еще большее беспокойство у него вызывает сопутствующая этой политике историография, рассматривающая Британию как неотъемлемый элемент европейской истории и идентичности. Разумеется, между Британией и Европой всегда существовали связи и взаимоотношения, но Покок настаивает на ошибочности представления о том, что Британию можно без оговорок включать в различные континентальные нарративы, по отношению к которым британское государство традиционно находилось в оппозиции. В своих работах, в первую очередь в «Варварстве и религии», он подверг критике представление о Европе как о континенте, указывая, что она всегда представляла собой лишь субконтинент, полуостров громоздкой земельной массы Евразии. В рамках современной историографии Покок нападает на то, что он называет «постисторической культурой», которая, особенно в тех случаях, когда она подвергается влиянию постмодернистских нарративов о смерти автора или о недоступности знаний о прошлом и настоящем, отказывается и от исторических нарративов как таковых. Покок задается вопросом: что, если «постисторическая идеология», утверждающая, что история выдумана писателями, свидетельствует об окончательном распаде исторической личности?[142] Вместе с тем он напоминает читателям, что «состязание продолжается и до финиша еще далеко»[143]. Для Покока, опирающегося на вечно опровергаемые и переосмысляемые исторические нарративы, идеалом является либеральная полития, в которой переплетаются и пользуются авторитетом множественные идентичности. Покок полагает, что задача по созданию государства, устроенного по типу политии, со временем усложнилась: в нашу эпоху средства связи и коммуникации принимают новые формы, в свою очередь вызывая дальнейшие изменения идентичности. Покок убежден, что «я» никогда не исчезнет, едва ли нас ждет конец истории, следовательно, процесс создания исторических нарративов продолжится. По его мнению, именно этому и способствует либеральная политика.

На более прозаическом уровне значимость интеллектуальной истории может быть подтверждена рядом опубликованных в последние десятилетия работ, вносящих вклад в наши знания об идеях прошедших эпох. Трудно вспомнить автора или идею, о которых мы за это время не узнали больше. Помимо этого, интеллектуальные историки, применяя навыки текстуального анализа, подготовили и опубликовали – как в сетевых, так и бумажных изданиях – небывалое прежде количество текстов, созданных авторами прошлого. Один из наиболее известных примеров – работа Джеймса Бернса, Филипа Скофилда и многих других интеллектуальных историков, инициировавших и претворявших в жизнь в Университетском колледже Лондона «Бентамовский проект», плодами которого стали новаторские издания книг и рукописей Бентама. Еще один ведущий интеллектуальный историк, Кнуд Хааконсен, уникален в смысле количества подготовленных им к изданию исторических произведений. Впрочем, это вполне типично для интеллектуального историка – видеть свою роль не только в объяснении идей мыслителей прошлого нынешнему поколению, но и в подготовке научно выверенных изданий, рассчитанных на изучение и реинтерпретацию будущими поколениями ученых. Образцом в этом отношении служит предпринятое Хааконсеном «Эдинбургское издание произведений Томаса Рида». Множество других интеллектуальных историков занимаются как подготовкой и комментированием текстов, так и новым истолкованием идей авторов, чьи произведения они печатают. Показателен, например, вызов нашим представлениям о Максе Вебере, брошенный Питером Гошем[144]. Если учесть успехи издательств, идущих в авангарде интеллектуально-исторических исследований, таких как Cambridge University Press с серией книг «Идеи в контексте» и более старой серией «Кембриджские тексты в истории политической мысли» или Фонд свободы с сериями «Онлайн-библиотека свободы» и «Классики Просвещения и естественного права», то вклад интеллектуальной истории станет очевидным. Издание текстов для широкого круга современных читателей, а также подробнейшие разборы этих сочинений опровергают давние заявления о том, что интеллектуальная история – наука по своей природе элитарная и снобистская.