«…Теперь, любезный Август Фридрихович, я расскажу о том, какова судьба постигла меня. Государь Александр исполнил волю Павла Петровича в отношении внебрачных детей. Правда, ни он, ни особы царской семьи не стали их крестными. Первая девочка, родившаяся от камер-фрау императрицы, была наречена Евдокией, однако она, к несчастью, прожила всего несколько дней. Что же касается меня, то Господь послал мне двух детей: в мае родились у меня дочери Марфа и Алевтина.
На следующий день после родов детей покрестили. Вторая девочка была очень слаба, и никто не надеялся, что она будет долго жить. И я не надеялась. Но Господь распорядился по-другому. Марфа, здоровая девочка, веселая и жизнерадостная, которая воспитывалась под присмотром императрицы в Павловском селе, померла через два года от сильной простуды. А вторую свою доченьку Алечку я выходила. Есть у ней и титул графский, и деревня недалеко от Пскова. Да только все забыли о ней, думая, что нет ее в живых. А я и рада такому отношению. Меньше завистников будет вокруг нас.
Хочу вам сказать и о душевной щедрости, которую проявила к нам мать покойной девочки Евдокии. Как узнала она, что у меня родились близнецы, принесла нам крестильный крестик – подарок Павла Петровича к рождению детей, оставшийся от ее дочери. Мол, негоже, чтобы у одной девочки был отцовский крестик, а вторая осталась без оного. Видать, он и спас мою Алечку…»
Август услышал шум в прихожей.
– Что случилось? – крикнул он домашним.
– Да на улице, прямо перед домом, молодежь возмущается, – ответил слуга.
– И чего ж они хотят?
– Да кто ж их знает, безбожников?
– Как это, чего, – ответила Вильгельмина, – разве ты не понимаешь? Хотят митинговать, произносить патриотические речи… И в то же время бесчинствовать и сжигать книги.
Коцебу отодвинул занавеску, посмотрел в окно. Молодые люди выкрикивали политические лозунги. Один из них бросил на землю несколько книг, начал их топтать. Потом поднял один том и стал демонстративно рвать страницы. Скорее всего, это была написанная Коцебу «История».
Когда же они угомонятся?
Август аккуратно свернул письмо, положил его в потайной ящичек, задвинул защелку (невидимую глазу, но знакомую пальцам), поставил табакерку на место, спустился в залу.
Внизу собрались все домочадцы: жена, двое старших детей, родственница жены, приехавшая из Ревеля в Баден подлечиться, домашняя прислуга – муж и жена, верой и правдой служившие семье Коцебу на протяжении нескольких лет.
– Да что ж такое? Надо пожаловаться властям, – с беспокойством заметила Вильгельмина.
– Я выйду и поговорю с ними, – ответил решительно Август.
– Нет, дорогой, с ними невозможно разговаривать. К тому же их много, а ты один…
Все, что происходило дальше, свершилось в течение одной-двух минут. Никто не успел ничего понять. Трагедия разыгралась быстро и страшно.
В дом ворвался молодой человек; взгляд его был безумен. В руках он держал нож, размахивал им и кричал: «Где он? Где этот предатель родины?»
Август стоял посередине залы, не зная, что предпринять.
Увидев Коцебу, студент бросился прямо на него. Все произошло в одно мгновенье, никто не успел ему помешать. С дикими воплями молодой человек на глазах у всей семьи несколько раз ударил писателя кинжалом. Потом, когда все домашние закричали и подбежали к упавшему Августу, безумец выскочил из дома и продолжал выкрикивать: «Я убил этого предателя! Он получил по заслугам!»
Карл Людвиг Занд – студент богословия протестантского университета, один из вожаков немецкого студенческого союза «Буршеншафт» и участник двух тайных обществ, презиравший и ненавидевший все иностранное, двадцать третьего марта тысяча восемьсот девятнадцатого года совершил политическое убийство, положившее начало серии подобных преступлений во многих странах.
Последнею мыслью Августа Фердинанда фон Коцебу, немецкого писателя с русской душой, была мысль о том, что уходит он из жизни в один и тот же день, что и его кумир – император Всероссийский Павел Первый. Уходит, непонятый своими согражданами, как ушел государь, непонятый своими подданными.
Мистика?.. Необъяснимая загадка?..
Судьба!
Поиск Отгадки. Наши дни. Москва
Макс сидел в кабинете у Красавина и «с чувством, с толком, с расстановкой» вот уже добрых полчаса пытался заинтересовать подполковника уголовного розыска своими проблемами.
– Это все? – ехидно спросил Алексей, – не маловато будет?
– Да я понимаю, что загрузил по полной. Но, во-первых, по делу с убийством Сидельникова ваши органы заинтересованы в расследовании не меньше, чем я. У меня, как ты понимаешь, есть свои соображения и идеи. Могу помочь. Считай, что я вроде как работаю на полицию. Помогаю по личной инициативе. Бес-плат-но! Леша, ты должен оценить мой благородный порыв. А что касается личного дела… Понимаешь, кто знает, куда оно выведет. Может, и здесь будет от меня польза уголовному розыску. А если нет, то почему не помочь хорошему сыщику… без всякой выгоды? – у Макса закончились аргументы.
– На жалость давишь?
– Ага… Давлю.
– Думаешь, разжалобишь? – Алексей ухмылялся.