Что вдруг

Тягостей, ох, не снесут брюкоодетые чресла,
Лунною ночью и днем плачу я все об одном:
Встретилась мне на пути бронзовоплечая дева,
Я ей сандалии шил, с нею ходил в вертоград.
Чтобы ее ублажить прохладнопенным напитком,
Часто я смелой рукой вымя коровье трепал.
Сколько письмен заказных из Алустии ей приносил я,
Сколько конфект покупал, сколько истратил я драхм.
Вечно сурова ко мне ременнообутая дева,
Вечно над мукой моей, злая, смеется она.
Но я сегодня решил, облачившись в купальные трусы,
С камней Черновских стремглав в черные волны прыгнуть…
Путница, встретив Вирджинию, ты ей скажи непременно:
Горестный Александрис в волнах соленых погиб…
Милая дева, прощай. Граждане Крыма, прощайте… —

стилизуют облик А. Слонимского в некотором контрасте с его незадолго до того продемонстрированной мужской взрослостью – он работал в санитарном отряде Союза городов и описал фронтовые впечатления в очерках «Картины войны»⁹. Мандельштам и Слонимский впервые выходят на сцену одновременно:

Входят с двух сторон Леонидопуло и Тиж д’Аманд. Первый нагружен пакетами.

Второй с книгой под мышкой, на лице физическое и нравственное страдание.

Леонидопуло
Где же Вирджиния, где же? Ответствуй, прохожий. Не знаешь.
Грустным взором глядишь, верно несчастен и ты.

Тиж

«Камень» в витринах есть, но есть и в печени камень:
Знай, рассосаться, мой друг, трудно обоим камням.

«Вирджиния, девушка», к которой взывает Леонидопуло, – Наталья Владимировна Гвоздева-Султанова (1895–1976)¹⁰ названа говорящим именем потому, что носила «девическую» прическу – коски по ушам. Урожденная Шумкова, она описана в автобиографической прозе Ольги Морозовой под именем «Наташи Ш., “шармантной”, как говорилось, девицы»¹¹. Она и сообщила текст пьесы, расшифровав имена персонажей¹².

Первая из вышеприведенных сцен, где пререкаются С.Н. Андроникова (Суламифь) и Мандельштам (Тиж д’Аманд), смутно хранившаяся в памяти другого персонажа комедии, Виктора Жирмунского (Витикуса), заставила его предположить, благодаря известной перекличке мотивов, реальные лица за фельетонными масками в одном из очерков Георгия Иванова. После чтения «Истории одного посвящения» Марины Цветаевой и обсуждения этого очерка с В.М.Жирмунским в 1964 году Ахматова записала в рабочей тетради:

Кроме Коктебеля, М<андельшт>ам в Крыму бывал в Алуште (дача Магденко). Там в 16–17 была Саломея с Рафаловичем (С. 557); О. М<андельшта>м жил в Крыму 1916-17 г. <…> в Алуште у Магденко. Там в это время были <…> Саломея с Рафаловичем [-] [п]ара, из кот<орой> старый пасквилянт (Г.Иванов) мог слепить богатого армянина и его хорошенькую содержанку. Оба в это время были в Париже, и, конечно, без битья дело бы не обошлось (пред <положение> В.М. Ж<ирмунского>, не знать, к кому относится соломка, Георгий Иванов просто не мог (это знали все), и если он называет ее хорошенькой содержанкой, ему нужна маска¹³.

Речь идет о цитируемом у Цветаевой очерке Г.В.Иванова из цикла «Китайские тени»: