Что за рыбка в вашем ухе? Удивительные приключения перевода

Очевидный сдвиг к центру делает Шарль Бодлер при переводе рассказа «Золотой жук» Эдгара По. Персонаж рассказа, афроамериканский раб Юпитер, выражается примерно так: Dar! dat’s it! — him never plain of notin — but him berry sick for all dat[104]. Бодлер не пытается подобрать подходящий французский диалект, он просто передает то, что хотел сказать Юпитер стандартным французским: Ah! Voilà la question! — il ne se plaint jamais de rien, mais il est tout de même malade.

А что еще мог сделать Бодлер? Во Франции XIX века не было ресурсов для передачи английского изображения речи афроамериканцев{116}.

Как ни странно, подобный подход нетипичен по отношению к вариациям формы и стиля, обусловленным не регионом, а социальной принадлежностью. Высокопарный, напыщенный, изысканный или величественный стиль оригинала принято передавать соответствующими социальными стилями языка принимающего. Серьезные трудности возникают только при передаче речи низших классов, особенно людей необразованных. Эта трудность характерна для всех видов перевода, не только для перевода художественной литературы. Например, устному переводчику и в голову не придет воспроизводить произношение низших классов для лучшей передачи заезжему иностранному чиновнику особенностей речи фермера или заводского рабочего: это будет звучать неуважительно и может привести к серьезному скандалу. Письменные переводчики тоже не решаются неуклюже передавать неуклюжие обороты оригинала. Причины очевидны: грамматические ошибки, неправильное словоупотребление и другие разновидности малограмотной речи не должны быть отнесены на счет переводчика. Даже бред психически больного человека переводить проще, чем намеренно грубый и вульгарный язык многих современных романов. Полная стерилизация непристойных классических произведений, проводившаяся во Франции в XVII веке (см. с. 150), совершенно вышла из моды, но что-то подобное происходит почти в каждом переводе.

Эффекты «третьего кода», обнаруженные в переводе (не только на французский, но и на норвежский, шведский и английский), как и сильное предубеждение против региональных вариантов, на самом деле всего лишь побочные следствия менее очевидной, но гораздо более общей тенденции всех переводов: более строгого, чем в оригинальных текстах, следования норме целевого языка. Иначе говоря, при переводе регистр и уровень оригинального текста всегда на пару пунктов повышается. Некоторая степень повышения есть и всегда была характерной чертой переводных текстов — просто потому, что переводчики инстинктивно избегают обвинений в том, что они не очень грамотно пишут на целевом языке. Так что трудно переоценить роль переводчиков как хранителей и — до удивительной степени — создателей стандарта целевого языка.

18. Язык — не остров. Как же быть с L3?

Изобретение печати, создание словарей, распространение грамотности и возникновение национальных государств — это, вероятно, главные силы, заставившие нас безоговорочно признать, что все языки различны и что границы между, допустим, английским и идишем или французским и итальянским реальны, нерушимы и жестко фиксированы. Представление о том, что перевод всегда осуществляется между L1 и L2, с оригинала на целевой язык, — лишь одна из граней этой языковой культуры, где разные способы выражения объявлены разными сущностями с четко очерченными границами. Но так было далеко не всегда.