Что значит быть христианином. Сборник поучений святителя Иоанна Златоуста

Поэтому не странно ли, что ты, если ведешь сына в царский дворец, то и сам делаешь и терпишь все, и его убеждаешь к тому же, чтобы сделать его близким к царю, и не обращаешь внимания решительно ни на что: ни на издержки, ни на опасность, ни на самую смерть, а когда предлагается нам подумать о воинстве небесном, то не скорбишь, если сын твой получит там последнее место и станет ниже всех?

Можешь ли ты сказать, что сын твой или во время совещания с тобой слышал, или сам узнал когда-нибудь, что клянущийся, хотя бы клялся не ложно, оскорбляет Бога? Также, что злопамятному спастись невозможно, ибо пути, говорится в Писании, злопамятных к смерти (см.: Прит. 12, 28)? Или что злоречивого Бог так посрамляет, что даже устраняет его от чтения слова Божия? Также, что гордого и дерзкого Он низвергает с неба и предает гееннскому огню? Или что взирающего на жену нецеломудренными очами наказывает, как действительного прелюбодея? А столь обыкновенного у всех греха — осуждения ближних, навлекающего на нас тягчайшее наказание, убеждал ли ты когда-нибудь сына избегать этого греха и читал ли ему Христовы заповеди об этом? Или и сам ты не знаешь, что есть такие заповеди? Как же сын будет в состоянии исполнять то, заповедей о чем не знает и сам отец, который должен бы научить его?

И, о, если бы было только это зло, что вы не советуете детям ничего полезного, — оно не было бы так велико! Но теперь вы увлекаете их еще к противному. В самом деле, когда отцы убеждают детей заниматься науками, то в их разговоре с детьми не слышно ничего другого, кроме таких слов: «Такой-то — человек низкий и из низкого состояния, усовершенствовавшийся в красноречии, получил весьма высокую должность, приобрел большое богатство, взял богатую жену, построил великолепный дом, стал для всех страшен и знаменит». Другой говорит: «Такой-то, изучив италийский язык, блистает при дворе и всем там распоряжается». Иной опять указывает на другого, и все — на прославившихся на земле, а о небесном никто ни разу не вспоминает, если же иной попытается напомнить, то он прогоняется, как человек, который все расстраивает.

Итак, вы, когда напеваете это детям с самого начала, у́чите их не другому чему, как основанию всех пороков, вселяя в них две самые сильные страсти, то есть корыстолюбие и еще более порочную страсть — суетное тщеславие. Каждая из них и порознь может извратить все, а когда они обе вместе вторгнутся в нежную душу юноши, то, подобно соединившимся бурным потокам, извращают все доброе и наносят столько терния, столько песку, столько сору, что делают душу безплодной и не способной ни к чему доброму. Это могут засвидетельствовать нам изречения и внешних писателей: так, из этих страстей одну, не соединенную с другой, но саму по себе один назвал верхом, а другой — главой зол.

Если же одно (корыстолюбие) в отдельности есть верх и глава зол, то, когда оно соединится с другим, гораздо жесточайшим и сильнейшим, то есть с безумным тщеславием, и вместе с ним вторгается в душу юноши, укоренится в ней и овладеет ей, то кто после в состоянии будет истребить эту болезнь, особенно когда и отцы и делают, и говорят все, чтобы не ослабить эти злые растения, но еще укрепить их? Кто так неразумен, что не потеряет надежды на спасение воспитываемого таким образом сына? Желательно, чтобы душа, воспитанная в противоположном направлении, избегла порочности, когда же наградой за все считаются деньги и для соревнования предлагаются люди порочные, тогда какая надежда на спасение?

Пристрастившиеся к деньгам неизбежно бывают и завистливы, и склонны к клятвам, и вероломны, и дерзки, и злоречивы, и хищны, и безстыдны, и наглы, и неблагодарны, и исполнены всех зол. Достоверный свидетель этого, блаженный Павел, сказавший, что сребролюбие есть корень всякого зла в жизни (см.: 1 Тим. 6, 10), и прежде него то же изъяснил Христос, возвещая, что порабощенный этой страсти не может служить Богу (см.: Мф. 6, 24). Итак, если юноша будет увлечен в это рабство с самого начала, то когда он будет в состоянии сделаться свободным, как может избавиться от потопления, если все толкают его, все погружают и усиленно подвергают необходимости утонуть?

Как же, думаешь ты, сын твой в состоянии будет избегнуть сетей диавола, будучи молод, вращаясь среди Египта или, лучше, среди диавольского воинства, не слыша ни от кого ни одного полезного совета и видя, что все, а больше всех родители и воспитатели, ведут его к противному? Как? При помощи ли твоих увещаний? Но ты внушаешь ему противное и, не позволяя ему вспомнить о любомудрии даже во сне, напротив, постоянно занимая его настоящей жизнью и относящимся к ней, еще более содействуешь его потоплению. Или сам собой? Нет, юноша сам по себе недостаточно силен к подвигам добродетели, а если бы и произвел что-либо доблестное, то оно скоро, прежде нежели возрастет, заглохнет от наводнения слов твоих.