[Иначе] какая нужда в трудах до пота ради добродетели? Ведь если кому судьбой определено сделаться прекрасным, тот будет прекрасным, хотя бы он спал и храпел, вернее же, его нельзя даже называть прекрасным, если он сделался таковым по необходимости. Какая нужда в стольких трудах и поте? Если кому определено судьбой сделаться худым, то будет худым, хотя бы неисчислимые прилагал усилия, — вернее, такого, теснимого необходимостью, нельзя называть и худым. Как беснующегося, если он станет оскорблять (опять пользуюсь тем же примером), мы не назовем дерзким и не будем считать его оскорбление дерзостью, но делом принуждения от демона, так и худого, если он теснится судьбой и необходимостью, не назовем худым, как и прекрасного — прекрасным. Если же так будем делать, то во всем произойдет смешение, смущение и извращение вещей — не будет ни добродетели, ни порока, ни искусств, ни законов и ничего подобного.
Видишь ли, куда влечет приманка диавола, чем он хотел бы сделать вселенную и к какой цели идет? Итак, зная все это и больше этого (я мог бы сказать и больше, но для разумнейших достаточно и этого), будем убегать от порока, избирать добродетель, чтобы, прежде всего, был милостив к нам Бог, а потом, чтобы и от геенны нам освободиться, и насладиться вечных благ, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу слава со Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
К верящим в приметы[90]
Скажем: «Отрекаюсь от тебя, сатана», — скажем так, как имеющие там, в тот день, отдать отчет в этих словах, и будем соблюдать их, чтобы этот залог возвратить тогда в целости. Гордыню сатанинскую составляют зрелища, конские ристалища и всякий грех, также наблюдение дней, ворожба и приметы.
«А что такое, — скажешь, — приметы?» Иногда кто-нибудь, выйдя из своего дома, видит человека одноглазого или хромого и принимает это за дурное предзнаменование. Это — сатанинская гордость, так как не встреча с человеком делает день дурным, но греховная жизнь. Посему, когда ты выйдешь, одного только берегись, чтобы тебе не встретиться с грехом, — грех подвергает нас падению, а без него и диавол нисколько не сможет повредить нам.
Что говоришь ты? Видишь человека и принимаешь это за предзнаменование, а не видишь сети диавола, как он вооружает тебя против того, кто не нанес тебе никакой обиды, как он делает тебя врагом брату без всякого справедливого основания? Бог повелел любить и врагов, а ты отвращаешься и от того, кто ничем не обидел тебя, не зная, в чем винить его, и не подумаешь, как это смешно, как стыдно, а еще более — как опасно!
Как никто из вас не решится выйти на площадь без обуви и одежды, так и без этого изречения никогда не выходи на площадь, но когда ты намереваешься переступить порог сеней, то произнеси наперед эти слова: «Отрекаюсь от тебя, сатана, и гордыни твоей, и служения тебе, и сочетаюсь с Тобой, Христе», и никогда не выходи без этого изречения: оно будет для тебя и жезлом, и оружием, и необоримым оплотом.
Вместе с этими словами изобрази и крест на челе своем — тогда не только встретившийся человек, но и сам диавол не в состоянии будет повредить тебе, видя тебя везде с этим оружием. Все это усвой себе уже с настоящего времени, дабы тебе быть готовым воином и, одержав победу над диаволом, получить венец правды, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава во веки веков. Аминь.
К верящим так называемым целителям[91]
Нет ничего святее того языка, который в несчастьях благодарит Бога: он поистине ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и тот. Ведь и у него стоит палач, принуждающий отречься от Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью. Итак, кто перенес скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический.
Если, например, болеет дитя, а мать благодарит Бога — это венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь ее? Однако же она не заставила ее сказать жестокое слово.
Умирает дитя — мать опять благодарит Бога. Она сделалась дочерью Авраама. Хотя она не заклала дитяти своей рукой, но радовалась над закланной жертвой, а это все равно: она не скорбела, когда брали у нее дар Божий.
Заболело другое дитя? Она не сделала волшебных повязок, — и это вменено ей в мученичество, потому что мыслью она принесла сына в жертву. Что за дело до того, что эти повязки не приносят никакой пользы, что это — дело обмана и насмешки? Есть и такие, которые верят, что они полезны. Но она лучше согласилась видеть свое дитя мертвым, чем предаться идолослужению.