Чучело-2, или Игра мотыльков

… Зазвонил телефон. Он разорвал позднюю вечернюю тишину. Зойка как бешеная бросилась, чтобы опередить Степаныча: а вдруг ей звонил Костя? Отца она чуть не сбила с ног, протаранила его, откинув в узком коридоре к стене, он едва устоял на ногах.

— Алло! — звонко сказала Зойка с надеждой в голосе.

Ей ответил совсем не Костя, а какой-то нереальный, тихий, далекий голос. Но она все равно почему-то выкрикнула:

— Костик, я тебя слушаю!

— Привет, Зойка, — ответил голос. — Ты что, совсем ку-ку?

Зойка узнала: Глазастая! Ну конечно, она, но не поверила, что это возможно. Ведь только вчера она отвозила ей в больницу передачу, и там все было глухо. Глазастая сидела за решеткой и под ключом. Кешка, по ее просьбе, сбегал к Глазастой, попросил, чтобы та написала записку, но к Глазастой ему прорваться не удалось, и записку та не написала.

Зойка неуверенно спросила:

— Глазастая?

— Ну я…

Зойка обрадовалась, засияла:

— Тебя выпустили?

— Нет, — ответила Глазастая все тем же тихим голосом. — Здесь автомат на лестнице.

— Автомат? — удивилась Зойка. — А что же ты раньше не звонила?

Глазастая помолчала, потом нехотя призналась:

— Двушек не было.

— Ну ты даешь! Я бы тебе их сколько хочешь накидала. У меня их навалом.

Глазастая не ответила. Зойка испугалась, что та бросила трубку, и закричала:

— Эй, Глазастая, ты где?… Что молчишь?

— Тут я, тут… Про двушки сочинила. Не хотелось звонить. Язык не ворочался.

Зойка примолкла, не знала, что сказать.

— Ты мне нужна для одного дела, — начала Глазастая. — У меня идея. Ты должна мне помочь.

— Сейчас или когда выйдешь? — спросила Зойка. — Я готова.

— Сейчас, — ответила Глазастая и добавила шепотом, по слогам: — Я должна отсюда сорваться. Мне Колю надо спасать…

— Усекла, — испуганно произнесла Зойка, лихорадочно соображая, что все это значит.

В коридор выглянул Степаныч:

— Зойка, не грызи ногти. Кому говорят! Уши оборву!

— Отстань, — отмахнулась Зойка.

У нее в голове роилась сотня вопросов: почему Глазастая не может просто выписаться, неужели еще не поправилась, неужели снова может перерезать себе вены, и что на все это скажет ее отец, и куда она собиралась срываться? Но ничего этого она не спросила — не хотела огорчать Глазастую вопросами. «Когда захочет, сама все расскажет», — подумала Зойка.

— Хорошо бы еще Самурая подключить, — попросила Глазастая.

— На него не рассчитывай. Он знаешь какой стал. Зверь. Меня в качку от него бросает. Тут такие дела разворачиваются, хоть стой, хоть падай. Тебя от телефона не гонят?

— Нет. Все наглотались пилюль и дрыхнут. А я на лестнице погасила свет. Дымлю. Спасибо тебе за курево.

— А тебе не вредно?

— Господи! — вздохнула Глазастая. — Жить вреднее, чем курить.

Зойка представила, как Глазастая сидит в полной темноте, ночью, а ведь там, в больнице, разные люди, и ей стало страшно. Вдруг какой-нибудь там тип не в себе нападет на нее.

— Глазастая, а тебе не страшно? — осторожно спросила она.

— Нет. Правда, здесь мыши бегают! — хихикнула Глазастая. — Но они меня не схватят. Я сижу на подоконнике.

— Если хочешь, я тебе кое-что расскажу, — неуверенно предложила Зойка, зажгла на всякий случай в коридоре свет и заглянула в комнату, чтобы увидеть Степаныча.

— Давай, — ответила Глазастая, — а то у меня бессонница.

Зойка подумала: «Ну дает Глазастая, бессонница!» Она даже не знала, что это такое, вечером падала на подушку и засыпала до будильника.

— Ну, слушай, Глазастая. Только тебе.

Зойку сразу залихорадило. Ведь до сих пор она ни с кем не разговаривала про Костю. А тут Глазастая подвернулась на счастье, она была рада ей все рассказать. Глазастая — человек, она не предаст и смеяться над ней не посмеет.

— Вчера вхожу к нему. Лежит на тахте. Дымит. Под банкой. Глаза бешеные, и в комнате пахнет спиртным. Ты удивишься, когда узнаешь, кто его спаивает.

— Не представляю.

— Куприянов. Вот кто. Они теперь друзья. Куприянов его понимает лучше всех, потому что знает, что такое зона.

— Вот подонок! — злится Глазастая. — Посадил и еще издевается. В душу залезает. Мразь милицейская! Лошадиная морда! Ненавижу!

Зойка продолжает:

— Я ему вежливо говорю: «Костик, здравствуй». Улыбаюсь. Не знаю, почему так его называю — «Костик», как и Лиза. Он этого не любит, выходит, я его дразню. Ну вырывается. А он не отвечает, косит на меня глаза, злые-презлые, прямо не человеческие, а волчьи. И вдруг объявляет: «А хочешь, я тебе сейчас врежу так, что в стену вклеишься?» Нутром чувствую: не шутит, прячусь за улыбочку, спрашиваю: «За что?» А он ухмыляется, отвечает: «А ни за что. Просто так, врежу, и все». Лениво так встает и наступает на меня. «Надо бежать!» — думаю, а сама стою, дура.

А он подходит вплотную и как двинет мне в челюсть… Знаешь, Глазастая, какое у него было лицо — убийцы! Вот что с ним колония сделала. У него на спине шрам от ножа и два зуба впереди выбиты. Он поэтому шепелявит. — Зойка жалобно всхлипнула.

Тут она впервые услышала резкий голос прежней Глазастой:

— Не распускай сопли! За битого двух небитых дают!

Зойка обрадовалась словам Глазастой, засмеялась, ей легче стало, и она продолжала свой рассказ: