Чудачка для пианиста

Что-то трескалось внутри от вылетевших первых аккордов, по телу ползли щекотливые мурашки, что приподнимали мелкий волос на коже. Я смотрела в пол и ждала нужный квадрат, отправную точку невозврата. В груди горячечно билось сердце, заставляя меня цепляться со всей дури за стойку микрофона. Пальцы белели от напряжения, а во рту жгло от сухости и переживания.

«Под лаской плюшевого пледа…» — я пела и проваливалась в Новогоднюю ночь, где горячие губы говорили сладкие речи, искушали, делали своей. Где тонкие пальцы пианиста плясали по клавишам и навсегда привязывали меня к себе. Я тогда сломалась, хрустнула от одного его взгляда, и он подарил мне крылья, а потом оторвал их, бросив меня с высоты на камни.

Но как вывод выпела последнее в первом куплете: «Была ль любовь?», и среди толпы в пелене непрошенных слез увидела высокую и крупную фигуру Саши.

Я едва устояла на ногах, но продолжила петь. Голос лился горькой рекой, выворачивал наружу печаль, выдавливал из меня правду.

Гроза смотрел прямо, открыто, не моргая, а я не выдержала и закрыла глаза. Тряска по всему телу забрала последние силы, воздуха не хватало. Я просто вычеркивала, вычеркивала, истребляла его из себя… Но не получалось.

«Чье сердце? Ваше ли, мое ли летело вскачь?»

Маленький перерыв: гитарные переливы позволили мне набрать новую порцию воздуха и сглотнуть подкатившую боль, и последний кусочек я пела, провалившись в странное состояние тумана и мрака.

«И все-таки что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?.. Побеждена ль?..»

Аплодисменты я не дослушала, вылетела из зала в гримерную. Схватила вещи и, не видя ничего перед собой побежала прочь.

Как оказалась в подвале, не помню, но очнулась, когда Лёша тряс меня за плечи и усаживал на стул.

— Настя, что случилось?

— Лёш, он не поверил, — я прикрыла лицо руками и задавила рыдания. Не получалось. Они рвались наружу, и я просто рассыпалась на части.

— Кто не поверил? О чем ты?

— Гроза не поверил, что я беременна. От него!

— Что-о-о?! — Лёша осел на корточки и убрал мои руки. Смотрел мне в лицо несколько секунд, а потом вылетел из кабинета, грохнув дверью о стену.

Застыв на месте от холодного и острого предчувствия, мне показалось, что я задыхаюсь. Если он что-то сделает Саше, я себе не прощу. Я не хочу его наказывать, ничего не хочу!

И побежала следом за дирижером. Живот покалывало, а длинное платье путало ноги, отчего на лестнице подвала я чуть не упала лицом вниз.

Не знаю зачем бежала. Мне казалось, что в глазах Лёши горит убийственный огонь, и он Сашу сейчас просто размажет по стенке.

В коридоре уже рассосались зрители и выступающие. Остатки людей высыпали из актового зала и потянулись к главной лестнице. Класс аранжировки был закрыт, а когда я распахнула дверь, Саша лежал в жутко-изогнутой позе между столами, а Лёша потирал кулак.

Глава 38. Саша

Не успел окликнуть, не смог встать: ноги будто приросли к стулу. До безумия тяжело было смотреть, как она вычеркивает меня из своей жизни.

Когда дверь за последним студентом закрылась, я запустил пальцы в волосы и долго рычал и кромсал губы. Я не хочу Малинку терять, но теряю. Я хочу ей верить, но не верю. Идиот. Долбанный придурок, что рушит свою жизнь.

В голове заевшей пластинкой: «Ты пустой, муженек. Подавись своим ребенком».

Я Настю не знаю. Вдруг случайные связи для нее это нормально? Совсем не верится. Но почему тогда со мной случилось, чем я особенный? Вдруг кто-то был до меня? Или после… Чтобы не кричать на весь кабинет от дикой ревности, грыз пальцы. До резкой боли. До крови.

Сидел, застыв на рабочем месте несколько часов. Я не мог встать и уйти, до сих пор не верил, что она просто побыла на ленте и ушла, даже не оглянулась, не осталась поговорить. Просто у-да-ли-ла меня, как мусор.

И я есть мусор.

Не учитель. Не пианист. Не отец.

Ни-кто.

Когда задница начала ныть от положения согнутого крючка, я все-таки поднялся и пошел домой, но в коридоре меня стопорнул звук гитары, будто в сердце взорвалась сверхновая. Магнит под названием «Голос любимой» встащил меня в набитый зрителями зал.

Распихивая локтями людей, я вышел в первый ряд и столкнулся с ее взглядом. Он был полон океанской тоски и вселенской печали. Почему я сомневался в ней? Я должен был поверить с первого слова. Должен был понять еще до того, как она призналась, ведь осознавал, что мы не предохранялись, но так поверил в свое бесплодие, что даже не ходил к врачам. Я думал, что чудес не бывает.

Настя, наверное, боялась, наверное, ждала именно вот такого вопроса с моей стороны. Значит, она готова была к такой реакции и решила все для себя заранее, а я, будто попользовался и вбил кол в ее грудь. Не поверил.

Как я мог?

Я разрушил наше счастье.

«Была ль любовь?»

Хотелось кричать. Падать перед ней на колени и говорить, что была…

Услышь меня, Малинка! Смотри в глаза. Видишь, я пред тобой преклоняюсь и верю только тебе, только не вычеркивай…