Чудачка для пианиста

Я не ответила. Не хочу с ней говорить и смотреть на нее не хочу. Я тут с одним тараканом по имени Эд еле справилась. Не хватает еще стервы, что прожгла моему Саше дыру в груди. Из-за нее он мне не поверил, из-за нее сомневался.

— Уверена, что эмбриончик-то от Александра? — протянула она и, пошевелив тонкими пальцами, защелкала ногтями друг о дружку, отчего меня снова замутило.

Я подняла голову и бросила в нее испепеляющий взгляд через зеркало.

— Уверена.

— А я вот нет, — она фыркнула, повернулась на каблуках и покинула ванну.

Не получалось прийти в себя. Меня словно в кислоту опустили: все тело плавилось и корчилось. Снова затошнило: я покрылась испариной и не могла справиться с бесконечной дрожью. Отдышавшись через раз, опустила лицо в горсть ледяной воды. Через несколько секунд стало легче, но сердце неистово лупило в грудь, угрожая вырваться наружу.

Еще несколько минут я ловила мир за нить и пыталась идти. Пришлось держаться за стенку и перебираться помалу. С улицы доносились повышенные голоса, но разобрать, о чем говорят, из-за шума в голове, у меня не получалось. Я едва дошла до дивана и рухнула рядом, уронив руки и голову на сидение. Все вертелось и кружилось, меня мутило и сдавливало, а горло обжигало рыданиями и изжогой.

Я провалилась в какой-то странный сон. Или обморок, не знаю, но очнулась, когда съехала на пол, и входная дверь сильно хлопнула. Я дернулась, испугавшись, что это снова стерва бывшая…

На улице лаяла собака, кто-то яростно кричал.

— Настя! — от общего шума получилось отделить голос Грозы. — Настя! — быстрый топот ног, а потом сильные руки опустились на плечи. Меня подняло вверх и опустило на мягкую обивку. — Маленькая моя, не слушай ее, прошу тебя…

Я слабо мотнула головой, но глаза открыть не смогла: мир все еще кружился и трясся в припадке безнадеги.

Саша обнимал мое лицо ладонями, целовал в губы и отчаянно шептал:

— Что мне сделать? Тебе плохо, Малинка? У тебя цвет лица светло-серый. Пожалуйста, скажи хоть что-то. В больницу?

— Не нужно, — тихо пробормотала я. — Просто токсикоз.

— Что эта тварь тебе успела наговорить? Не верь…

— Саш, — я хрипнула и попыталась встать, но он прижал мое плечо к дивану. — Она ничего особенного мне не сказала, — тяжело вытянула из себя голос.

— Боже, как же она меня достала! — Саша сел на пол возле меня и затараторил: — Знаешь, эти отношения были, как в тумане. Я словно одурманенный был, любил до безумия. Настя, прости, но должен объяснить.

Я кивнула и, сцапав его руку, положила себе под щеку и показала, что готова слушать.

— Сейчас, — Саша убежал в кухню и вернулся со стаканом воды и кусочком сушеного хлеба. — Прогрызи кусочек, это снимет тошноту. Ленка всегда так делала.

— Спасибо, — получилось просипеть. Я положила на язык сухарик и старалась вытащить себя из огненной лавы. Нужно успокоиться и думать о хорошем. Думать о вечном, думать о малыше во мне. Это главное.

Саша ласково огладил мою скулу, коснулся губ, и я заметила сбитые костяшки на руке.

— Что это? — перехватила пальцы, прежде чем он успел спрятать.

— Пришлось одному дерзкому мальчишке мозги вправить.

— Ты что Егора ударил?

Саша скрипнул зубами.

— Егор встречается с моей бывшей женой! Он привел ее на Новый год и никого не предупредил. Мне пришлось тогда уйти, потому что видеть наглую рожу — верх моего терпения. Сучка драная… — он хлопнул себя по губам. — Извини, Настя, но я до сих пор не понимаю, почему Егор в нее вцепился. Это будто протест какой-то, попытка выбить меня из колеи, досадить.

— Но за что? — я смогла поднять спину и упереться в диван. Подтянула ноги и завернулась туже в халат. Меня все еще сильно потряхивало, но понемногу в голове расступились тучи и выглянуло солнце: Саша рядом, он как волшебное лекарство. — По ней же видно: тварь редкостная. Как вы вообще на ее удочку попались?

— Она не была такой, — Саша помялся, а затем сел рядом. — Казалась веселой…

— Прямо, как я, — неосознанно перебила и уронила голову на колени. Глупо ляпнула.

— Нет! — взорвался Саша. Встал и заходил по гостиной. — Ты другая. Я говорил ей «люблю», а слышал в ответ «и я тебя». Чувствуешь разницу?

Я выглянула из укрытия рук и, вытерев пелену слез, что мешали увидеть Сашу, кивнула.

— Я… — меня пробило осознанием. Хотелось сжаться до маленькой точки, лишь бы не понимать, как моему пианисту было плохо последние месяцы. — Прости меня, Саша. Прости, пожалуйста.

Я разревелась в ладони. Спрятала лицо и не давала Саше заглянуть в глаза.

— Да перестань! За что тебя прощать?! — он заграбастал меня в объятия.

— За то, что тогда удалила тебя отовсюду — пыталась вычеркнуть, забыться, сделать вид, что все смогу сама. За то, что не поняла тебя. Простой вопрос «точно мой ребенок?», а меня будто на мине подорвало.