Чудачка для пианиста

Но не успели толком сесть, как в наше личное пространство вклинилось крупное тело. Я сначала не узнал его, в глазах песок стоял от многодневного перепоя, а потом, рассмотрев лицо бывшего друга, перекосился от желания его тупо послать.

— Ой, Санё-ё-ёк, как плохо выглядишь! — Эд протянул руку мне и Лёше. — Зазноба бросила, что ле-е-е?

— Не твое дело, — отсек я и с удовольствием вонзил зубы в отбивную. Я будто вечность не ел, разве что не урчал от удовольствия, когда пережевывал. Заодно отвлекался от мыслей нахамить Эду.

— Почему же не мое? — он нагло подсел к нашему столу и откинулся, как барон, на спинку кресла. — Чудакова — жаркая девица, подкачу еще разок.

Из моих пальцев выпала вилка, я не понял, как дотянулся до Эда и встряхнул его за грудки.

— Что ты, сука, сказал?!

— Саша, тише-тише, — попытался тормознуть Лёша, но я оттолкнул его руку.

— Ты тронул Настю? Говори, мразь! Ты посмел свой стручок к ней приблизить?

Эд растянул довольную улыбку.

— О, да, еще как тронул. Два месяца не давала, пришлось на цветы-мороженое раскошелиться, а я не такой багач-кукарач, как ты. Я же у нее первый был. А ты что не зна-а-ал?

— Ах ты тварь!

Он улетел в проход от моего хука, а я не мог остановиться: отбросил стул и рухнул сверху на жалобно скулящее тело. Если бы не Лёша, я бы наверное убил, но друг оттащил в сторону и плеснул мне в лицо воды.

— Саня! Тормози!

— Мало мы тебе надавали с Котом, — фыркнул Эд. — Нужно было добить.

— Так это ты был, скотина? — я потащил его на себя.

— А ты думал, что я забыл, как ты прокинул нас с концертом? — ударник плевался слюной и бешено округлял глаза. — Надо было тебе все пальцы переломать, чтобы не повадно было больше играть! Трус и хлюпик!

Я больше не говорил, просто начинял наглую рожу короткими и хлесткими ударами. Он пнул меня ногой по колену, а когда я чуть наклонился, зарядил несколько толчков в живот.

На волне агрессии я попал в острый подбородок, отчего в пальцах что-то хрустнуло, и, показалось, что кожа сейчас воспламенится.

Эд долго корчился на полу и отхаркивался кровью, потом отполз к соседнему столу и, поджав хвост, быстро удалился, а я скрипел зубами и матерился на все кафе.

Прибежала охрана, нас с Лёшей попытались выгнать, но я вывалил им несколько крупных купюр и попросил съебаться и принести нам напиток покрепче.

— Саша, не надо, — мягко сказал друг. — В руки себя возьми. Выпивка не поможет.

— Вот почему Настя закрылась! — прокричал я и хлопнул по столу кулаком. — А я не понял, идиот, даже на секунду не предположил, что она была его жертвой, — уронив голову, я вцепился в волосы на затылке и до ярких звезд перед глазами дернул вниз. Грохнул себя по лбу столешницей, пытаясь выбить дурь и гнев, но не помогало: мне хотелось разрушить все вокруг.

— Это было в прошлом. Хватит, Сань, иди дальше, — Лёша сильно сжал мое плечо. — Тебе нужно с ней объясниться.

— Ирина прятала ребенка от меня. Настя никогда не поверит, что я просто о нем не знал, — сказал подавлено и отбросил голову назад, отчего под веками снова засверкали искры. — Лёш, все зря. Я выгляжу в ее глазах тираном, что выгнал беременную жену на улицу. Настя думает, что я сделаю с ней тоже самое.

— Докажи обратное.

— Ка-а-ак?

— Первое: прекрати бухать и прятаться от проблем. Это не поможет. Она ведь ходит на занятия, старается, поет. В глазах у нее необъятная печаль, но она смеется и улыбается, потому что живет ради ребенка. А ты сдаешься, Гроза. Она не сдается, а ты слабак.

— Да… слизняк. Трус и хлюпик.

— Так наращивай шкуру, Сань, хватит прятаться в уголок. Ты не меньше отвечаешь за ребенка, чем она, так что ноги в руки — и дуй мириться.

— Она меня не примет.

— А ты сделай возможное и невозможное. Не нужно давить, но и не отворачивайся. Насте нужна твоя помощь. Они с отцом довольно бедно живут, и ездить в городском транспорте с недомоганием из-за твоей халатности и безответственности не сахар, знаешь ли.

— Я куплю ей квартиру, — сказал я и только потом осознал, какое принял решение.

— Дурак ты, Гроза, — выдохнул друг, — но хоть так, — Лёша встал, похлопал меня по плечу и добавил: — Прости, нужно идти, своих проблем по горло. Надеюсь, не придется завтра приезжать, чтобы вытаскивать тебя на сдачу семестровой?

— Ничего не обещаю.

— В нос дам, — он пригрозил мне пальцем.

— Лучше сразу вилкой в глаз, чтобы был повод не появляться в Академии еще полгодика.

— Тебе разбитого кулака хватит, чтобы почувствовать себя бедной овечкой, — он показал на стол.

Я раскрыл разбитые о мерзкую челюсть Эда пальцы и понял, что не чувствую руки.

— Да плевать.

— Ну, счастливо. Завтра у Насти сдача в десять утра, — бросил Лёша последнее и удалился.

Бороться за счастье оказывается так сложно. Цепляться за тонкую нить связи, чтобы вплестись снова в любимые руки, взгляды, слова. Я не могу без нее, не могу. Люблю безумно. И никогда не смогу любить сильнее. Она навсегда. Она моя, в конце концов.

Моя, но не со мной.