Чудеса магии

В один из первых дней нашего пребывания разговор зашел о Вашей пьесе, и дядя говорил об имеющихся в ней маленьких детских ролях и просил меня позволить участвовать моим детям. Я ничего не имел против. Тогда было решено, чтобы героя играл профессиональный актер. Через несколько дней меня охватила боязнь, что я опасно заболею и не буду в состоянии уехать. Тогда я объявил однажды вечером, что на следующий день я покину на некоторое время замок и уеду на морские купанья. Я должен был обещать, что вернусь в начале сентября. В тот же вечер пришло письмо от актера, который по каким-то причинам возвращал барону роль. Дядя мой был очень раздосадован. Он просил меня прочесть пьесу, быть может, я сумею найти кого-нибудь из знакомых, который взялся бы играть эту роль. Таким образом я взял пьесу к себе и прочел ее. Теперь попробуйте себе представить, что произошло со мной, когда я дошел до конца и нашел здесь слово в слово изображенным то положение, которое предсказывалось мне на 9 сентября этого года. Я не мог дождаться утра, чтобы сказать дяде, что я хочу играть эту роль. Я боялся, что он будет противиться, так как с тех пор, как я прочел пьесу, я почувствовал себя в безопасности, и если бы я утратил возможность играть в Вашей пьесе, то я бы снова был отдан в жертву неведомой силе. Мой дядя тотчас же согласился, и с тех пор все пошло верным и хорошим ходом. Мы репетировали уже несколько недель день за днем, и я испытал предстоящее мне сегодня положение уже пятнадцать или двадцать раз: я лежу на носилках, молодая графиня Сайма со своими прекрасными рыжими волосами стоит передо мной на коленях, закрыв лицо руками, и дети стоят рядом со мной.

В то время как господин Умпрехт говорил эти слова, мой взор опять упал на конверт, который, все еще запечатанный, лежал на столе. Господин фон-Умпрехт улыбнулся.

— Действительно, я еще не дал Вам доказательство, — и сломал печать. Сложенная бумага показалась на свет Божий. Передо мной лежал совершенный, как бы самим мною набросанный mise-en-scéne заключительного действия пьесы, задний план и кулисы были схематически намечены и снабжены обозначением — лес; черточка с мужской фигурой находилась почти посередине, над ней было написано: «носилки»… У других схематических фигур были надписи красными чернилами: «женщина с рыжими волосами», «мальчик», «девочка», «факельщик», «человек с поднятыми руками».

Я обратился к господину фон-Умпрехту:

— Что это обозначает, человек с поднятыми руками?

— Об этом, — сказал господин фон-Умпрехт, смутившись, — я чуть было не позабыл. Дело обстоит таким образом: в том видении был еще ярко освещенный факелами старый, совсем лысый человек, гладко выбритый, в очках, с темно-зеленой шалью вокруг шеи, широко раскрытыми глазами и поднятыми руками.

На этот раз я был поражен. Мы помолчали некоторое время. Потом я спросил, странно встревоженный:

— Что Вы предполагаете в сущности, кто бы это должен был быть?

— Я предполагаю, — сказал фон-Умпрехт спокойно, — что это кто-нибудь из зрителей, быть может из слуг дяди… или кто-нибудь из крестьян пришедший в конце пьесы в особое возбуждение и бросившийся на сцену… но, быть может, судьба хочет, чтобы кто-нибудь, убежавший из сумасшедшего дома, по одной из тех случайностей, которые меня уже не удивляют больше, пробежал бы по сцене, где я буду лежать на носилках.

Я покачал головой.

— Как говорите Вы?.. плешивый — очки — зеленая шаль?.. теперь это дело кажется мне еще более странным, чем раньше. Фигура человека, которого Вы тогда видели, действительно замышлялась мною в пьесе, но я отказался от нее. Это должен был быть сумасшедший отец жены, о котором говорится в первом акте и который к концу должен был броситься на сцену.

— Но шаль и очки?

— Это актер сделал бы уже от себя. Как Вы думаете?

— Это возможно.

Нас прервали. Госпожа фон-Умпрехт просила мужа к себе, чтобы поговорить с ним перед представлением, и он простился со мной.

Я оставался еще некоторое время и внимательно рассматривал mise-en-scéne, оставленную Умпрехтом на столе.

III