Чудеса магии

Я позволю себе отметить еще следующее. Никогда я не считал себя обязанным жить в Венеции «иначе», чем в других местах, — в особенной экзальтации и в необычном состоянии чувств. Никогда я не был склонен ждать от нее впечатлений исключительных. Венеция никогда не была для меня «Городом мечты» (сейчас, когда я пишу эти строки, я в последнем уже менее уверен, почему — станет понятным из дальнейшего); напротив, я всегда хотел от нее лишь ее очаровательной, своеобразной, сладостной реальности. Когда я выходил из вагона, чтобы сесть в гондолу, это было для меня вполне естественным и не возбуждало никакого удивления. Гондола представлялась мне средством передвижения, как всякое другое. Я оставался нечувствительным к ее обаянию, воспетому в романсах, но по достоинству ценил морское изящество ее форм и удобства ее для плавания, однако все же решительно предпочитал ей прогулки пешком среди лабиринта переулков. Словом, пребывание в Венеции ничем не возвышало меня в собственных глазах. Я не испытывал от него ни гордости, ни тщеславия. Венеция мне нравилась, я ее любил; я охотно отдавался ее очарованию и власти, но не ждал от нее большего, чем то, что она дает всем и каждому. Я не принадлежу к числу тех, кого Венеция пленяет заранее и кому надевает на палец свое магическое кольцо; я никогда не драпировался в плащ венецианского романтизма.

Вообще говоря, обстоятельства, которые привели меня в первый раз в Венецию, были самые простые, какие только можно себе вообразить. Здесь уже многие годы жили г-н и г-жа де С., старые друзья моей семьи. Они снимали один из благородных этажей дворца, расположенного на Сан-Тровазо и оборудовали его удобно и со вкусом. Этаж этот состоял из обширной галереи с большим количеством прилегающих к ней комнат, обставленных той милой старой венецианской мебелью, которую когда-то еще можно было найти у антиквариев. То были пузатые комоды, низкие диваны, кресла, более или менее выдержанные в стиле барокко, шкафы, этажерки и в особенности зеркала. Оба С. поселились здесь из любви своей к спокойствию и тишине, из желания мирно закончить свои дни, которые не обещали быть долгими. Г-жа де С. отличалась хрупким здоровьем, а ее муж страдал неисцелимым недугом. Внезапное ухудшение в состоянии здоровья г-на де С. заставило меня совершить поездку в Венецию, но когда я туда прибыл, острая опасность уже миновала настолько, что С. удержали меня у себя. Я провел целый месяц в гостях у этих очаровательных людей, которых очень любил.

Какой приятный отдых! Какое прелестное воспоминание сохранил я о старом дворце Сан-Тровазо и его ласковой семейной атмосфере! Г-н де С. не хотел, чтобы его слабость помешала мне вполне насладиться Венецией, и г-жа де С., несмотря на заботы, связанные с болезнью мужа, согласилась быть моим проводником. Это была женщина умная и просвещенная. Она не обременяла моего внимания, не утомляла моего любопытства слишком обильными посещениями церквей и музеев. Из искусства Венеции она показывала мне только то, что могло внушить желание когда-нибудь познакомиться с ним ближе. В остальном она удовольствовалась тем, что разрешила мне сопутствовать ей в ее обычных прогулках. И это привело к тому, что я понял всю прелесть жизни в Венеции в качестве не туриста, эстета или сноба, но искреннего любителя света, красок, красоты, влюбленного наблюдателя очаровательной, причудливой, мирной и живописной венецианской жизни.

Покидая моих добрых и милых друзей, я обещал им вернуться в следующем году. Свое обещание я сдержал, но их уже не нашел в живых. Через несколько месяцев после моего отъезда они умерли один за другим, почти одновременно. Я путешествовал тогда по России; там я и получил это печальное известие. Оно причинило мне искреннее огорчение; но эта потеря, вместо того, чтобы отдалить меня от Венеции, напротив, привязала к ней еще более крепкими узами, — хотя в первый же раз, когда я проходил мимо дворца Сан-Тровазо, сердце мое сжалось при взгляде на окна уже пустого этажа, на закрытых ставнях которого была наклеена полоска бумаги, по венецианскому обычаю означающая, что помещение сдается в наем. С тех пор я никогда не упускал случая в каждый свой новый приезд пойти приветствовать признательным воспоминанием жилище старых друзей, которые посвятили меня в очарование венецианской жизни и с дружеской гордостью любили повторять, что они «сделали меня венецианцем».