Чудеса магии

Тем временем надвигалась ночь. Я это заметил по тому, как быстро затихали calli[5] и campi

[6], по которым я проходил. Когда-то такое одиночество нравилось мне больше всего. Я наслаждался в нем тем, что называют весьма удачно «венецианской таинственностью»: быстрыми шагами прохожего, звуком скользящей гондолы, стуком каблуков по плитам, всплеском весла по воде, голосом, песней, тишиной, еще освещенными окнами темных фасадов, — но в этот раз ночная Венеция, которую я так любил, произвела на меня впечатление, которое мне было трудно себе уяснить.

Безусловно, это не был страх. Я достаточно долго жил в Венеции и достаточно освоился с венецианскими нравами, чтобы знать, что прохожий здесь пользуется полнейшей безопасностью. Обязанности vigili, — так именуют здесь полицейских, — довольно несложны. Роль их сводится к тому, чтобы задержать нескольких пьяниц, пылких любителей vini nostrani[7]

и изловить изредка нескольких воров. Если не считать этих маловажных проступков, венецианцы — люди мирные, и можно блуждать как днем, так и ночью, в самых отдаленных кварталах, не боясь опасных встреч. Единственный риск — это возможность заблудиться и забраться в тупик. Впрочем, и эта неприятность в значительной мере предотвращена прекрасной системой уличного освещения, которая, сохраняя городу живописную полутьму, оказывается вполне достаточной для прохожих.

Таким образом, страх ни в какой степени не примешивался к беспокойству, истинная причина которого оставалась для меня загадочной и которое сменило мало-помалу то удовольствие, с каким я вышел на звонкие плиты calli. Было ли это вызвано неустойчивым состоянием моего здоровья, или сказывались еще свежие последствия неудачи с Каза Триджани? Как бы там ни было, но меня мало-помалу охватывала не поддающаяся определению тревога, — нечто в роде смятения, какое бывает, когда входишь в атмосферу, насыщенную неожиданностями. Эта тайная тревога скоро стала столь тягостной, что я принужден был ускорить шаги, и я испытал истинное облегчение, когда после ряда поворотов, сделанных мною совершенно вслепую, случай, или вернее инстинкт, вывел меня прямо к огням площади Сан-Марко. Вид ее сразу рассеял мою тревогу, и, замедлив шаги, я прошел на Пьяцетту, которая открывалась, почти безлюдная, под небом, мраморным от густых облаков, в щели которых просвечивали звезды.

Было уже совсем поздно, и прохожие были редки под сводами Прокураций. Я всегда любил Венецию в этот час, когда знаменитые галереи простирают перед закрытыми магазинами свои длинные пустые коридоры, вымощенные блестящими плитами. Сколько раз, выйдя из кафе Флориан, я блуждал здесь! Но в этот вечер, усталый от долгой прогулки, я не стремился к роли одинокого перипатетика. С другой стороны, у меня не было большого желания возвращаться в отель. Я направился в кафе Флориан. Открытое всю ночь, оно давало приют запоздалым прохожим и предлагало им в качестве убежища свои расписанные залы с бархатными диванами.

* * *