Чудеса магии

Как известно, кафе Флориан состоит из нескольких смежных маленьких комнат, по-разному обставленных и похожих на гостиные. К одной из них я чувствую особенное пристрастие. Стены ее украшены зеркалами и фресковой живописью, защищенной стеклом от табачного дыма и порчи. На фресках изображены представители разных народов в их костюмах. В особенности казались мне забавными две фигуры: турок в тюрбане и китаец с косой. Под этим китайцем, на красном бархатном диване, перед круглым мраморным столиком, доска которого вращается на одной ножке, было мое излюбленное место. Оно оказалось свободным, когда я вошел в почти пустую залу. В другом конце зала два венецианца вели беседу за стаканом воды, а в углу старик с красным носом смаковал последние капли рюмки strega[8]

. Я заказал пунш-алькермес. Прежде, чем мне его подали, оба собеседника встали и вышли. Старик с красным носом приветствовал их рукой. Вскоре лакей принес заказанный мною пунш, напиток розового цвета, ароматичный и в то же время безвкусный. Я медленно сделал несколько глотков, и раздражение мое улеглось, сменившись приятным самочувствием. Положительно, я хорошо сделал, что зашел в это старое и дорогое моему сердцу кафе Флориан и сел под китайцем, там, где когда-то провел столько вечеров. Я слегка повернулся к изображению на фреске. Китаец смотрел на меня с насмешливым добродушием; он, казалось, был доволен тем, что я навестил его, прежде, чем вернуться в отель, где я решил пробыть как можно меньше времени. С утра же я примусь искать другое жилище взамен Каза Триджани. Мне припомнилось множество семейных пансионов: пансион Доменико Сан-Грегорио, пансион Чимароза на Кампо Сан-Витале и еще некоторые. Но найду ли я там тот же спокойный образ жизни, как в Каза Триджани? Быть может, мне придется страдать от докучных соседей? А почему бы не снять мне несколько комнат в каком-нибудь старом дворце? Я бы обставил их скромно и жил бы, пользуясь полной свободой. Мое пребывание будет достаточно продолжительным, чтобы оправдать хлопоты по устройству жилища. Эта мысль мне понравилась. Если случай поможет, я найду какое-нибудь живописное обиталище в одном из уединенных кварталов, где Венеция еще очаровательнее от того, что более верна себе. Быть может, там, в тишине и спокойствии, я обрету, наконец, сладость существования…

Пока я раздумывал об этом, красноносый старик исчез. Прохожие около Прокураций становились все реже и реже. Время от времени один из них останавливался на мгновение, заглядывал в кафе и удалялся, напевая или постукивая тростью по гулкому тротуару. Я смотрел на них рассеянно, когда внезапно внимание мое было привлечено высоким силуэтом, который встал перед окном, размахивая руками. Мгновенье спустя, чуть не опрокинув полой своего плаща пустой стакан, оставленный человеком с красным носом, мой приятель Тиберио Прентиналья уже сидел рядом со мной на бархатном диване и восклицал, сжимая мне руки:

— В Венеции! В Венеции! И не предупредив меня о приезде, меня, своего милого Прентиналью! В Венеции! И давно уже?

Если я называю синьора Тиберио Прентиналью своим другом, то потому, что он завладел этим именем с такой настойчивостью и уверенностью, что мне оставалось лишь подчиниться его сердечному расположению, столь решительному и деспотическому. Сказать по правде, я знал Прентиналью уже несколько лет, но это знакомство, присвоившее ему титул «друга», возникло менее по моей охоте, чем по воле этого замечательного существа. Я подчинился неизбежному, — ибо для человека, более или менее регулярно появляющегося в Венеции, знакомство с Прентинальей неотвратимо. Прентиналья ведет себя так, что избежать этого совершенно невозможно. Для него вопрос чести — чтобы ни один иностранец не ускользнул от его дружеского расположения, которое, однако, он умеет сделать весьма приятным. Другом Прентинальи становишься прежде всего потому, что он этого хочет, а затем остаешься им уже по собственному желанию. И вообще, Прентиналья — человек, без которого в Венеции обойтись немыслимо.

Тиберио Прентиналья — долговязый малый, худой и неуклюжий, истый венецианец времен Светлейшей Республики, времен Гоцци и Казановы. Он одет в просторное платье, закутан в плащ, на голове фетровая шляпа. Лицо длинное и желтое, с большим носом, господствующим над ртом, тонким и извилистым, зараз болтливым и умеющим хранить тайны, с двумя тесно посаженными глазами, бегающими и живыми. Он пользуется своим лицом как маской. Благодаря этому, он походит на тип из итальянской комедии, с выражением лица живым, хитрым и таинственным. В нем чувствуется гибкость и тонкость, и, хотя он любит прикидываться пылким собеседником, его обдуманное красноречие полно умной расчетливости. При всем том он кажется слегка неуравновешенным, чудаковатым, чуть-чуть сумасшедшим. Персонаж комедии или фантастического рассказа, он словно создан из сочетания нескольких обличий. В его характере немало черт противоречивых, но они связаны тончайшими нитями.