— Ты же сама понимаешь, что эта подростковая влюбленность на год, на два. Ребенка он тебе делать не будет, — Ольга Артуровна неожиданно для себя заговорила резко и безжалостно. — Ты потратишь два года. Выйдешь из этих отношений одна. И велика вероятность, что дальше снова найдешь такого же мальчика. И опять на два года. — Она на секунду оторвала взгляд от дороги и посмотрела на девушку. — Знаешь, вот эти молодые мальчики делают предложение, только пока тебе не исполнилось тридцать. А потом перестают. А тебе, — с нажимом проговорила она, — двадцать девять.
— Ну и что? — Арина взглянула на Ольгу Артуровну. И та впервые обратила внимание, сколько восхищения в этом взгляде. — Вот вы не замужем. И не страдаете от этого.
— Не страдаю, — признала Ольга. — Но то я. А ты? Тебе-то это надо? Смотри — у тебя большая вероятность, что к сорока годам ты окажешься в моем положении.
Все вокруг беспрерывно твердили: Ольга — ты не замужем. Родители, друзья, мужчины. Все смотрели на нее с какой-то укоризненной жалостью. Априорно считалось, что жизнь Ольги не полна, что она не сложилась.
И эта мысль, это подспудное ощущение — Ольга только сейчас начала это сознавать — постепенно проникало и в ее сознание. Оставляя там червоточину. Беспрерывное тягостное сомнение.
Которого не поняла Арина. Вместо этого рассмеявшись звонким переливчатым смехом, она посмотрела на Ольгу Артуровну со смущающим нервирующим обожанием:
— Так это же здорово! Я хочу быть такой, как вы! Ольга Артуровна, вы, — убивала она детской прямолинейной откровенностью, — вы потрясающая. Я больше ни одного человека не встречала, которого бы уважала, как вас. И вообще, — внезапно покраснела она и отвела глаза, — вон Марат к вам сегодня клеился. Вы даже не заметили.
— Да заметила я, — с явным уже раздражением передернула плечами Ольга. И вспыхнула: — Но ведь ты сама понимаешь, что из любопытства! Вы сплетничаете, — «дети» — хотелось добавить ей, — слухи пускаете. Вам просто интересно!
— Ну вот и я! — не сдавалась Арина. — Я хочу, чтобы со мной в пятьдесят было интересно! Не хочу быть толстой замужней коровой, смотреть сериалы и ненавидеть собственных детей за то, что они живут, а я нет. Я тоже хочу взять от жизни все!
Ольга высадила ее, так ничего и не объяснив.
И ничего не поняв сама.
Брала ли она от жизни все? Нет. И никогда так не думала и не чувствовала. Да и бывало ли такое вообще? Разве не иметь мужа и детей значит брать от жизни все?
Но с другой стороны. Она все пыталась и пыталась найти в себе эту тягу. Почувствовать хотя бы тоску, разочарование. Но и этого не было. Все вокруг твердили ей, что ее жизнь либо пуста, либо полна до краев. Но сама она не чувствовала ни того, ни другого. А годы шли и, наверное, ответ на этот вопрос нужно было искать сейчас. Пока еще не поздно.
[1] Конь и Слон.
11
Ночь у Ольги выдалась беспокойная, муторная. То ли сказалась духота клуба, то ли кальяна было выкурено чересчур. А может, так странно подействовал разговор в машине. Но Ольга долго металась: засыпала, просыпалась. И сны снились короткие и беспокойные — мать, Пашкины дети.
А в периоды бодрствования лезли в голову навязчивые мысли о том, что раньше как-то проходило мимо. Впервые она так остро прочувствовала, что у нее — Ольги Кенинг — никогда не будет детей.
Она не вышла замуж, не родила. И даже с племянником не установила близких отношений: знала, как зовут, что учится в школе. На дни рождения дарила подарки, спрашивая у брата, что купить. Но жизнью его не интересовалась. И вот ей пятьдесят, а через десять лет будет шестьдесят.
Именно этот возраст остро ассоциировался у Ольги со старением. Наверное, потому, что в день шестидесятилетия матери она неожиданно для себя увидела, как та постарела.
Теперь и ей до шестидесяти осталось десять лет. Лежа на кровати в темноте, глядя в потолок, на котором отражались мутные блики фонарей, Ольга пыталась вспомнить, как она себя чувствовала в сорок — чем занималась, о чем думала. И что изменилось с того времени, что произошло. Ощутить, осознать этот срок — десять лет.
И что будет тогда, в шестьдесят? Будет ли она кому-то нужна? Позаботится о ней кто-то?
Родителей тогда уже не будет. Останется только брат. А младшего поколения, на которое она смогла бы опереться, не будет.
Но тут в голову непрошено стукнулось: а у ее родителей есть? Если бы не было ее — позаботился бы о них Пашка или все так же продолжал бы беззастенчиво брать у стариков деньги и считать кровные узы благом только в одну — свою — сторону?
Встала Ольга усталая и разбитая, будто и не отдыхала.
Поэтому на работу приехала в дурном расположении духа, и, в ответ на ее мысли, день получился странный, нервный, полный непривычных сомнений и переживаний.
— Ой, попалась! — окликнул ее знакомый голос, едва она открыла массивную входную дверь. Зав мужским острым был, как обычно, в прекрасном расположении духа, весел и шутлив. — Ты-то мне и нужна, — маленький, круглый и седой, он всегда улыбался.
— Здравствуй, Олег Олегович, — переборов себя, улыбнулась Ольга. — А что такого срочного?