Ольга Артуровна еще пару минут понаблюдала за стариком, занятая своими размышлениями. А потом заторопилась наверх.
— Здравствуйте, — на ходу кивнула она пожилой женщине, которая с двумя мужчинами-мальчиками[3] сидела на скамье у ее кабинета. Та при виде завотделением поспешно вскочила с места.
— Проходите, — распахнула Ольга Артуровна дверь, — как у вас дела?
— Да, — замялась пожилая женщина, Зинаида Николаевна, садясь на стул. — Дерутся. Толик еще ничего, тихий. А вот Тимоша — никакого сладу с ним нет.
Ольга Артуровна амбулаторно вела братьев-олигофренов[4] уже несколько лет. Долгое время они наблюдались и даже лежали в другой больнице — но что-то там не срослось: то ли терапию адекватную подобрать не смогли, то ли просто не сложилось. По знакомству пришли к Ольге Артуровне, да так и остались.
— А что такое? — спросила завотделением, поправила очки и открыла карту. Та пестрела записями и назначениями, сделанными ее рукой.
— Да понимаете, — охотно принялась объяснять бабушка олигофренов, — Тимошка его задирает, подначивает. А Толик сначала терпит. А потом взрывается. И пошло-поехало. Дерутся, кусаются.
И вот вроде мирно-мирно, а раз в две недели как начнется. И ничего поделать не могу, меня не слушают. Уж даже думала разделять их — может, Тимошу отправить в деревню на месяцок — так тоже невозможно: орут, плачут…
— Ага-ага, — задумчиво кивала завотделением, листая карту.
В общем, ничего нового тут быть не могло. Сын с невесткой родили, не отлипая от бутылки, и сгинули. А Зинаида Николаевна растила. Крест себе на всю жизнь.
— Ольга Артуровна, мне бы их успокоить как-то, а?
— А из-за чего дерутся?
— Да мало ли — по ерунде. То телевизор переключают, то игрушку не поделят.
«Два пузана Тик и Тец
Перессорились вконец,
Передрались за игрушку,
За простую погремушку[5]», — ни с того ни с сего всплыло в памяти Ольги Артуровны.
— Вот в прошлом месяце Тимоша — ну я уж его не виню, ребенок — он ребенок и есть — телевизор разбил, так…
Ольга Артуровна не перебивала. Даже не потому, что все сказанное было очень важно. А потому, что понимала: ей надо выговориться. Иначе со всем этим с ума сойдешь.
Обычно Зинаида Николаевна приводила их раз в полгода. Беседовала с завотделением, и ей становилось легче. А Ольга Артуровна выслушивала, корректировала терапию. И отпускала с богом. Вылечить их она не могла.
Никто не мог. У олигофрении не бывает динамики. Не бывает ухудшений, улучшений. Они просто остаются в этом своем возрасте десяти лет, и мозг никогда не повзрослеет до одиннадцати.
Все, что она могла — следить за психотическими проявлениями. За агрессией, вспышками ярости, которые исходят от одного из близнецов и провоцируют другого.
Если бы Ольга Артуровна могла решать — запретила бы рожать таких. С месяц назад приходила к ней женщина в амбулаторный прием. С большой просьбой. И дочерью-олигофреном. Которая на протяжении всего разговора сидела в углу и изредка начинала капризно канючить, требуя вести ее домой. На что мать однообразно ласково окорачивала:
— Тихо, Лапушечка[6], погоди немножко.
В ходе разговора выяснилось: женщина, пришедшая к ней, была не просто мать, а Мать с большой буквы. Одна на своих плечах тащила семейный детский дом. Двенадцать детей — от трех до семнадцати лет. В том числе и вот эту девушку, которой физически было шестнадцать, по уму — одиннадцать.
И теперь выяснилось катастрофическое: девочка была беременна. На вопрос: «Как, откуда?» — она с чистым взглядом ответила, что они с мальчиком из школы — тоже олигофреном примерно той же степени — «держались за ручки». Ну и додержались.
Совет попечителей яростно требовал делать аборт. Потому что ничего иного, кроме как еще одного олигофрена, девочка родить не могла. Тут, извините, наследственность с двух сторон. И только мать, осиянная верой в Христа, восставала и желала родов. На вопрос: «Как же они будут жить?» — отвечала: «А мы их поженим».
От Ольги Артуровны она желала консультации и поддержки. А завотделением просто не знала, что ей сказать. Формального, прописанного в правилах ответа на такой вопрос не было.
— Да, я поняла, — кивнула завотделением продолжавшей подробно рассказывать Зинаиде Николаевне. — Давайте-ка, я с ними сначала поговорю, а потом уточним вам схему терапии, — она ободряюще кивнула пожилой женщине, и та, облегченная и обрадованная тем, что все выговорила, вскочила со стула.
Ф.И.О.: Тимофей Федорович Вишневский, Анатолий Федорович Вишневский.
Пол: мужской.
Возраст: 23 года.
Место жительства: г. Москва.
Инвалиды третьей группы.
Диагноз: олигофрения.
Anamnesis morbi: _
Психический статус:
Сознание ясное. Ориентированы. Речь связная. На вопросы отвечают.
Толик и Тимоша почти ничем не отличались друг от друга. Только через несколько лет терапии Ольга начала замечать, что, пожалуй, у Тимоши чуть более настороженный взгляд, а у Толика странная манера выпячивать губы.