Чудесная страна Алисы

институте Ксюша была такая же, как все. Веселая, смешливая. Ольга даже помнила, что она заплетала волосы в две косички. После выпуска пошла в терапевты, в двадцать четыре, как положено, вышла замуж, родила ребенка. Саня умер в тринадцать лет, от лейкоза. Все тогда плакали. Ольга думала, Ксения никогда не отойдет.

С год та проходила ни туда ни сюда, а потом вдруг взяла и перевернула все с ног на голову. Ушла из больницы, открыла кабинет гомеопатии — по мнению Ольги, чушь и шарлатанство, годное разве что эффектом плацебо. Развелась с мужем и сошлась с бабой. Со взрослой бабой, старше Ксении на три года. Немного мужиковатой, серьезной и чуть нелюдимой. Это было странно и неестественно.

И внешне Ксения сильно изменилась. Из обычной, в общем-то, тетки, в единый миг превратилась в какую-то странную веселую хиппушку. Все эти балахоны, цепочки, фенечки, распущенные волосы. Тайские массажи, йога, восточные философии, разговоры о карме и травяные чаи.

Но при этом Ольга не могла не признать: Ксения неожиданно снова начала улыбаться. Она теперь откровенно радовалась жизни. Если говорила, то страстно, увлеченно. Даже когда несла чушь. Если хотела — они с Нонкой, как в шутку говорила Ольга, супругой-Ниной, путешествовали. Сколько хотела, работала. А если вдруг не хватало денег, переносила это легко, не задумываясь, и не переставая улыбаться.

Мысль о том, что даже вот такая семья — это тоже семья, неожиданно показалась Ольге неприятной.

— Оль, ты хоть понимаешь, какой инфантильной жизнью живешь? — увещевала Ксюша тонким щебечущим голоском. Больше подходящим молоденькой девушке, чем седой старухе в фенечках, — с некоторой досадой подумалось Ольге.

Впрочем, ей тут же стало смешно. В самом деле, то, что Ксения пыталась ее воспитывать и убеждать в необходимости брака, само по себе выглядело забавно. Ольга не удержалась и засмеялась, охватывая губами одноразовый мундштук. Глубоко затянулась два раза подряд и тут же почувствовала, как слегка закружилась голова.

— Ну вот что ты смеешься? — раздраженно тряхнула волосами Ксения. — О чем ты с ними вообще разговариваешь?

Почему-то Ксению до глубины души возмущали компании молодежи, с которыми общалась Ольга.

Та на мгновение задумалась:

— Да ни о чем. В основном я просто ем и слушаю, — подтянула ноги, устроилась поудобнее. Не привыкла она сидеть на подушках. Вроде и удобно, и не очень. Как-то неловко. Постоянно кажется, что юбка задралась, что ноги торчат нелепо. Хотя и некого было стесняться, но Ольга суетливым скованным движением зажала подол между колен.

А вот Ксения не держала позу, не манерничала. Она была проста и естественна: сидела как сидится, курила и закрывала глаза от удовольствия. На ногах, под красочным балахоном, у нее были теплые вязаные носки. Пальцы в краске — теперь Ксения пристрастилась еще и к рисованию. Крайняя комната была завалена бумагой, кистями, красками, банками и тряпками. И нелепыми, но красочными рисунками. Один она даже подарила Ольге. Теперь непонятно было что делать — в квартире повесить стыдно, а перед Ксюшей неловко.

— Ты понимаешь, — задумчиво продолжила Ольга, — я учусь у них жизни. Они интересные, забавные. В нашем возрасте, — она снова затянулась и заговорила медленно, скорее сама с собой, чем с Ксенией, — закостеневаешь. Все становится неинтересно. — Она неловко поправила юбку, села удобнее, — а я у них учусь радоваться жизни.

Кого-то восторженная молодежь раздражала. Ольга знала коллег, которые никак не срастались с собственными детьми. Ждали от них ответственности, взрослой рассудительности. А Ольга наслаждалась молодым прекраснодушием, остатками юношеского максимализма, восторженности. Тем, что трудно сохранить после тридцати лет работы в психдиспансере. Там легко можно было потерять веру вообще во все.

А у ребят — планов громадье. И главное — они еще верят, что могут свернуть горы. И Ольге нравилось думать, что и вправду могут.

— Ты себе так мужика и не найдешь, — укорила Ксюша. — Ты же даже не пытаешься.

Ольга чуть хмыкнула, выпустила дым изо рта. Брак в пятьдесят лет — это даже звучало смешно. Но одиночество в семьдесят — звучало страшно.

Она покачала головой:

— Ты понимаешь, в нашем возрасте уже поздно как-то. Мужчина либо женат, либо конченый неудачник. Ну, еще может быть разведен, и бегает по молоденьким девчонкам. Как и я, впрочем, — чуть скривившись, признала она. — О чем с ними говорить? О язве и простатите? О том, что в министерстве прижимают, и коллеги не уважают? Скучно, — тряхнула она головой. — Смертельная скука. Мы, Ксюша, и сами уже знаем, что жизнь почти прошла. И даже если делаем вид, что это не так, все равно знаем. По глазам видно. А у детишек этих, — она называла детишками тридцатилетних людей, но не чувствовала в этом противоречия, — у них глаза горят! Ты вот знаешь, что кадровики анкеты тридцатисемилетних даже не смотрят? Вот все, кто старше этого порога, сразу идут в пролет? Считается, что человек уже потух — увял.

Ольга затянулась и выпустила изо рта дым: