Муж у Елены был странный. Ольга даже подозревала, что они с женой живут совершенно параллельными жизнями. Муж редко возникал в разговоре, редко появлялся. А если участвовал в застолье, то где-то на периферии стола, никого не зная и ни с кем не общаясь. И сама Лена занималась чем угодно, не вспоминая о нем. Детьми, магазинами, модой, фотографией. Знакомыми и друзьями. В чем был смысл этого брака — Ольга не представляла.
Она свернула на подъездную проселочную дорогу и остановила машину. Ольга была не первой, кто припарковался перед большим загородным домом. Впереди стояла длинная белая «мазда», а напротив, скособочившись: одним боком на гравийке, другим — на съезде — два серых джипа. Ксюшин красный «матиз», с мятым правым крылом и выбитой левой фарой, прижался к соседскому забору. Ольга нехотя вышла и захлопнула дверцу. Она не любила сюда приезжать — не ее компания.
Во всем доме горели огни, даже с улицы слышался гомон голосов, музыка — что-то безбожно устаревшее.
Вообще Елена с мужем жили довольно состоятельно. Этот дом был у них не единственный — в городе имелась и квартира. Но гостей обычно собирали тут. Елена любила общество.
Но вот Ксения бывала здесь нечасто. А тем более Ольга. Хотя в этот дом почему-то принято было тащить всех подряд — знакомых, приятелей и знакомых приятелей. То, что Ксения приехала сама, вместе с Ноной, и позвала с собой подругу, было в порядке вещей. Иначе Ольга бы не согласилась.
Дом встретил шумом, запахом жирной домашней еды, смесью духов и одеколонов. И алкоголя. Компания уже отсидела за столом первый раунд и теперь, разбившись на группы, беседовала о своем, о наболевшем.
— Ой, Ольга Артуровна, молодец, что приехала!
Ее тут же усадили за стол. Кто-то принялся суетиться, накладывать и предлагать. Рядом вилась Ксения, мелькало парадоксально кислое лицо Елены с яркой улыбкой, демонстрировавшей новые зубы. У Ольги сразу загудело в голове.
Разговоры шли обычные. Так как тут мало кто кого знал — все старались держаться знакомых лиц, и общей беседы не получалось. Гости то собирались все вместе за большим обильно накрытым столом, то снова разбредались. Радик был на удивление оживлен и, кажется, даже пьян — и мучил всех старым роком, периодически включая его на такую громкость, что можно было оглохнуть. Наверное, ему казалось, что если все услышат — то разделят его восторженную любовь.
Ольга быстро заскучала. Да и мясо, которое жарили на уличном мангале, в этот раз было жестковатым.
Она, пользуясь тем, что никто особо не обращал внимания, вышла в кухню, где задушевно беседовали три кумушки, расположившись вокруг обеденного стола, а оттуда — на заднюю террасу.
Впрочем, это было громко сказано — просто позади дома был деревянный постамент, со стоявшей на ней парой пластиковых шезлонгов. С видом на огород.
Ольга опустилась на прохладное сиденье и с облегчением сняла туфли. Потерла уставшие ступни — костяшки пальцев болели. И, вытянувшись, легла. Над головой висело бесконечное ночное небо, белое от густой россыпи звезд. Ольга глубоко вдохнула свежий холодноватый воздух и задумалась.
— Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь,
Как зеркало точь-в-точь,
Что очень странно — ведь тогда
Была глухая ночь[1].
Ольга вздрогнула, поняв, что успела задремать. И в этот момент раздался короткий щелчок фотоаппарата. На мгновение в глаза ударила резкая вспышка.
— О господи! — она дважды сморгнула и подняла голову. — Откуда это?
Перед ней — точнее над ней — стоял крупный мужчина с блестящей лысиной и громоздким фотоаппаратом:
— Из Кэрролла… кажется, — неуверенно пожал он плечами и рассмеялся. И тут же снова щелкнул фотоаппаратом. Так, что Ольга не успела увернуться.
Она махнула рукой, будто отгоняя от себя непрошеный объектив, и рассмеялась:
— Не люблю я стихи. Не понимаю их. Для меня любой стих на второй строчке теряет смысл, разбиваясь на рифму ба-нан — а-пель-син.
Незваный собеседник тоже рассмеялся и присел рядом — шезлонг под его массивным телом слегка скрипнул. Огромный фотоаппарат с невообразимым зумом тот пристроил на коленях.
Глаза мужчины за линзами очков были удивительно голубыми и искрились смехом. Под дорогой, застегнутой на молнию жилеткой, гордо топорщилось пивное брюшко. А лицо его, если отвлечься от яйцеобразной формы черепа, было само по себе не то чтобы красивым, но по-человечески привлекательным.
Мужчина неожиданно живо и озорно глядел на Ольгу, несмотря на то, что на вид ему было явно под шестьдесят.
— А вы знаете, — начал он, и голос, к которому Ольга впервые внимательно прислушалась, ей понравился — он был мягким, приятно-бархатистым. С интонациями шутника и балагура, у которого никогда не поймешь, шутит он или нет. Такие присущи только врачам и прокурорам, — это ведь я ваша судьба, — закончил фразу мужчина.
Ольга, уже вспомнив, что на ней нет туфель, и почувствовав себя слегка неловко, подтянулась и приняла более приличную позу:
— В самом деле? — спросила она, чуть улыбнувшись.
— Да, — с невозмутимой серьезностью ответил он, — это меня Ксюша с вами вознамерилась знакомить.