Чудесники

— Ведь я все знаю, — продолжал Жнивин, — изменилась наша местность благодаря родича вашего Василия Шагаева. Он это все подстроил, недаром его мужики в стародавние времена убили и осиновый кол вбили в его могилу. Прежде-то луга здесь были богатейшие. Стада паслись тучные. Речка-то Лесоватка бежала там, где теперь заповедные озера. А по его колдовству вдруг в одно половодье в луга бросилась, все угодья затопила-заболотила. Народу бедствие великое сотворила. И все по его напущению. Недаром убивали потом и его сыновей и внуков, я ведь знаю, за что убили твоего сына, тоже Василия, в первые годы революции. Когда народ вышел копать канал, а он сказал одно тайное слово — и земля сдвинулась! Я все знаю тетя, ведь я ваша родня, передайте мне тайну!

Бабушка покачала головой.

— Поверь, тетя Шагайка, в верные руки тайна попадет. Ведь я птичий царь, мне хочется сохранить свои приволья, до самой смерти никому не открою, а помирать буду, найду, кому передать! — убеждал Афанасий.

Бабушка слушала его, слушала и вдруг горько заплакала.

— Что ты плачешь, скажи мне всю правду!

— Жалко мне сыночка Василия, — убили его злые люди напрасно, по кулацкому наущению. Был он первый советчик, комбедчик, убили его богатые…

— А зачем он сказал, когда шли канал копать в девятнадцатом году, что ничего из этого не выйдет?

— Правильно сказал, ничего здесь не выйдет, это у нас из рода в род передается от старшего, Василия. Был он великий ведун, а не колдун. Тут есть тайна.

— Ну и передай мне эту тайну! Я буду ведуном…

Бабушка посмотрела на Афанасия долгим, внимательным взглядом и еще раз покачала головой.

— Нет, не могу я передать тебе тайну!

— Но почему? — рассердился Афанасий.

— Темный ты человек, а мне нужен светлый. Когда мой отец умирал, он мне наказал, передай все только светлому человеку. А ты, Афанасий, темный!

Афанасий пощупал свою черную бороду, волосы черные с проседью и смутился:

— Да я уже светлею, белею!

— Не то, не то, — махнула рукой Шагайка, — есть у меня близкий человек, которому передам я тайну. Есть! — Старуха улыбнулась, морщины на лице ее разошлись, как лучи, и оживили хмурое лицо.

— Кто ж это такой? — ревниво спросил Афанасий.

— Наша кровная родня, дочь Василия!

— Разве она жива?

— Жива, — торжествующе сказала старуха, — с малых лет жила сиротка в детском доме, училась, стала светлым человеком и знает розмысл числ! Вот от нее письмо, — Шагайка вынула из-за пазухи конверт и снова залилась слезами.

— Чего ты плачешь, внучка жива, ну и хорошо!

— Как же хорошо, когда не могу я ей, болезной, послать денег или какую посылку! Обманул меня Вильгельм, совсем обидел! Бывало, как получу ее письмо, так никому не покажу, спрячу. А сама ей денег шлю, либо какой еды в посылке. Читать, писать не умею, а по этим посылкам она знала, что жива ее бабушка. Адрес-то мне писал сам начальник почты. Никому я больше не доверяла.

— Чудеса, — протянул Афанасий, — вот бы знать, чего тут написано?

Бабушка взяла Афанасия за руку и сказала:

— Есть у тебя деньги?

— Нет, — смутился Афанасий, — совсем немного.

— У кого же мне взять денег? Надо мне внучку вызвать, послать ей на дорогу. Чтобы ехала сейчас, помру ведь я скоро! Не пропала бы тайна!

— Не иначе, тебе просить у Вильгельма.

— Не даст, зол он на меня.

— А ты зачем ему вредила?

— Заставляла его долг отдать, пугала его, усатого разбойника! Ведь я его отцу, мельнику, посулила тайну открыть. Они меня за это обещались весь век кормить, а потом обманули.

— Так, так, — отозвался Афанасий, — теперь мне понятно. Ну, а зачем ты все-таки на старый пчельник-то забрела?

— Эх, бесчувственный ты человек, Афанасий. Ведь это наше старое гнездо, недаром и зовут его Шагаевским пчельником. Тошнехонько мне одной. Вот забреду сюда, сяду на эти старые колоды, и словно я среди своей родни. Закрою глаза и слышно мне, как пчелки шумят, надо мной золотую паутину вьют. И кажется мне, обступают со всех сторон милые лица, родные. Мать с отцом. Дедушка с бабушкой, все они тут жили. Медку я первый раз в жизни вот тут вкусила. Горе впервые здесь узнала… Как же мне сюда не зайти, когда тоска одолеет?

Старуха всхлипнула и приложила к глазам конец платка.

Афанасий, ворча про себя, отошел и стал готовить щуку к копчению. Продел под жабры проволоку, намотал ее на палку, выбрав потолще. Оставалось засунуть ее сверху в трубу.

— Я-то на старое гнездышко поплакать прихожу, а ты-то чего здесь колдуешь? — спросила бабушка Шагайка, наблюдая его приготовления.

— Да вот рыбку готовлю для пикника. Собрался мой Федя с товарищами здесь погулять, вместе с невестами. Вроде смотрин будет. Утром сюда приедут из разных деревень красавицы. Приходи, если желаешь полюбоваться. И тебя копченой рыбкой угощу, если не улетит она, вихорная, как ведьма на помеле.

— А ты крепко в нечистую силу веришь? — усмехнулась Шагайка.

— Как же мне не верить. Я охотник, я всякое повидал. Такое, что и нарочно не придумаешь. Вот ты послушай-ка…

Ему нужно было подождать, пока щука примет соль, и, стараясь скоротать время, он принялся рассказывать Шагайке случавшиеся с ним загадочные происшествия.