Только что такое!? Чем выше он лезет, тем холоднее становится.
Добрался до вершины.
«Ну, — думает, — отсюда до солнца рукой подать!»
А у самого от холода зуб на зуб не попадает.
Тролль этот был упрямый, — если уж ему в голову что западёт — ничем не выбьешь. Решил на горе строить дом — и построил.
Солнце как будто близко, а холод всё равно до костей пробирает.
Так этот глупый тролль и замёрз.
«И почему это? — думал Нильс, поеживаясь от холодного воздуха. — Наверху ведь в самом деле ближе к солнцу, а холоднее?»
В это время Акка начала спускаться вниз, словно она подслушала его мысли.
Горы под ними расступились, и теперь они летели над долиной. Долину разрезала узенькая ленточка реки. А что это за странные холмики на берегу реки? Круглые, остроконечные… И дым из них поднимается!
Дым! Значит, здесь живут люди! Ну, конечно, в Лапландии живут лапландцы. И холмы — это вовсе не холмы, а дома. Их делают так: вбивают в землю несколько жердей, а потом обтягивают оленьими шкурами. И называются такие дома юртами.
Нильс знал об этом по рассказам учителя в школе. А теперь он всё видит собственными глазами!
Вот между юртами бродят какие-то животные. На головах у них торчат рога. Да это же олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!
У крайней юрты горел костёр. Девочка-лапландка что-то варила или пекла на раскалённых камнях.
На девочке были надеты меховые штаны и длинная рубашка, тоже меховая. Нильс догадался, что это не мальчик, а девочка, только потому, что две длинные чёрные косички всё время падали вперёд, когда она наклонялась. А девочка их все отбрасывала на спину, чтобы они не попали в огонь.
Вдруг Акка Кнебекайзе повела головой направо, налево и, когда убедилась, что рядом с девочкой никого нет, опустилась совсем низко. Нильс даже почувствовал жар от костра и запах горячего теста.
Акка сделала над девочкой один круг, другой…
Девочка подняла голову и с удивлением посмотрела на гусыню. Должно быть, она подумала: «Какая странная птица Кажется, ей что-то от меня надо…» А гусыня взлетела повыше и опять закружилась над маленькой лапландкой.
Тогда девочка за смеялась, схватила камня горячую лепёшку и протянула ее птице. Акка вытянул шею, подцепила лепёшку клювом и быстро улетела прочь.
Нильс еле успел крикнуть девочке «Спасибо!» Он ведь сразу догадался, для кого это Акка Кнебекайзе выпрашивала угощение.
И в самом дел скоро старая гусыня расположилась на завтрак в небольшой ложбине. Она щипала редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепёшку. Настоящую лепёшку из настоящей муки, свежую, ещё горячую! Ему казалось, что ничего вкуснее не бывает на свете. Потом они оба — Акка и Нильс запили свой завтрак ледяной водой из горного родника.
На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись толь под вечер.
Лето подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кнебекайзе, то, пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
Нильс тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
Крылья у гусят уже немного окрепли, и Мартин каждое утро учил гусят летать. Сначала гусята чуть-чуть поднимались над землёй — взмахнут разок-другой крылышками и опять опустятся на траву. Потом они начали взлетать всё выше и выше и держались в воздухе всё дольше и дольше.
Училась летать и Марта. Она принималась за уроки вечером, когда гусята уже спали — нельзя же было показывать детям, что она, мать большого семейства, тоже не умеет летать.
Мартин заставлял Марту круто поворачиваться на лету, взмахивать крыльями вровень с его крыльями, подниматься в воздух не с разбегу, а прямо с места… Словом, учил её всему, чему сам научился у диких гусей за долгий путь от Вестменхёга до Лапландии.
И Марта старалась изо всех сил. Ведь близилось то время, когда стая Акки Кнебекайзе должна будет покинуть Лапландию и пуститься в обратную дорогу.
А то, что это время не за горами, было видно по всему.
Как-то раз Мартин пришёл к Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил:
— Не понимаю, — сказал он, — до каких это пор Акка Кнебекайзе собирается торчать в Лапландии. Зима на носу, а она и думать ни о чём не думает. Скорей бы домой! Гусят бы всем показать — и родичам, и курам, и коровам. Марту бы со всеми познакомить! Уж она-то всему птичнику по душе придётся! Ещё бы, ведь такая красавица!
Нильс тоже подумал: