Читаем Чудесные дни в «Ужиках» полностью

Но что это? Мне кажется, или я действительно слышу приглушённые спасительные шаги наверху и еле различимые голоса моих друзей, похоже, о чём-то споривших. Не было возможности понять, о чём они говорили, значит мне придётся очень постараться, чтобы явно и заметно дать о себе знать. Дабы быть услышанным наверняка, я истошно заорал и начал швырять в потолок картошку. Клубни один за другим с глухим стуком врезались в потолок, а громкие вопли чуть не оглушили меня самого. Но надежды на быстрое спасение не оправдались — друзья не бросились со всех ног на помощь, наоборот, голоса стихли, звука шагов больше не было слышно, и волна глухого отчаяния затопила моё сердце.

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я оказался в заключении, мне казалось, что целая вечность. Очень хотелось пить, есть и в туалет. Я представил себе на минуту, что друзья так и не услышали мой зов о помощи, а через несколько дней сами полезли за картошкой и обнаружили в тёмном подполье своего потерянного друга обессиленным, охрипшим от бессмысленных воплей и потерявшим человеческий облик.

Нужно срочно что-то предпринимать самому, пока есть силы. Я на ощупь прошёл вдоль стен, надеясь найти прогнившую балку или шаткое брёвнышко. Ничего. Никакой надежды. Сел прямо на холодный земляной пол, я обхватил голову руками. От такой безнадёги хотелось завыть.

Не знаю, сколько я так просидел, погружённый в отчаяние. Из болота чёрных мыслей меня вытащил послышавшийся откуда-то из угла тоненький писк. Похоже, это был мой маленький серый знакомый. И чего он так горестно верещит? Может снова попал в беду? Я осторожно, стараясь не споткнуться в этом тёмном подземелье, двинулся в сторону жалобного звука. Когда источник шума стал совсем близко, я встал на четвереньки и руками попытался нащупать мышонка. В одном месте внезапно пол из твёрдого и плотного стал мягким и рыхлым. Я подковырнул землю и…. Что это? Тонкая полоска света ворвалась в моё мрачное убежище. Забыв обо всём на свете, я судорожно начал раскапывать мягкую землю и бешено отбрасывать её в стороны. Крошечное окошко медленно, но явственно увеличивалось. Вот он, выход на волю! Я спасён!

Рыхлой оказалась лишь совсем небольшая часть земли, но, как говорится, лиха беда начало. Сквозь маленькое отверстие в подпол попало немного солнца, что помогло мне найти обломки лестницы, которые сгодились вместо лопаты. Несколько часов без отдыха я, по маленьким толикам, расширял лаз. Наконец, уже не чувствуя ни рук, ни ног, пропитанный потом и весь перепачканный землёй, я смог протиснуться на волю.

С большим трудом встав на четвереньки, с любовью и благоговением я посмотрел на вечернее небо и с наслаждением втянул в себя сладкий, свежий воздух свободы. Потом, вконец обессиленный, рухнул на траву и прямо тут, на улице, забылся в крепком счастливом сне. А снилось мне, как мы дома у тёплой печки сидим с мышом на лавке и лопаем варёную картошку.

День 4

Так меня утром и нашли ребята — свернувшись калачиком, я лежал на аккуратно подстриженной ножницами траве, весь покрытый землёй и чему-то улыбался во сне.

— Где ты был? Что с тобой случилось? — Никитка тряс меня за плечо и ощупывал с ног до головы, проверяя, всё ли целое.

— Мы всю ночь тебя искали, а ты тут дрыхнешь на травке, как ни в чём не бывало! — налетел с упрёками Марк.

Я с трудом разлепил глаза и хотел что-нибудь ответить, но рот оказался набит песком и пришлось долго старательно отплёвываться.

— Тебя что, закапывали заживо? Ну, пожалуйста, не молчи, — Марк теребил меня за руку и смотрел умоляюще.

Наконец, удалось частично избавиться от залежей земли под языком и в зубах, и я смог объясниться:

— Я полез искать картошку и закрыл себя в подвале. Было холодно и страшно. А друзья, не слыша зова, не смогли придти на помощь. Добрый крошечный мышонок показал дорогу к свету, и отчаянно копая, я на волю смог пробраться.

— О! — только и смог сказать Никита.

— Подожди, ты хочешь сказать, что твои стихи — это не шутка? — Марик искренне удивился. — Я же был уверен, что ты смеха ради изображал поэта. Слушай, ты извини, что смеялся над тобой, это не со зла, просто не разобрался в ситуации.

Мои друзья словно не слышали объяснения про приключения в подполе, всё их внимание было приковано к загадочному напавшему на меня рифмоплётству.

— Да, Гоша, попали вы с Муркой под чары колдовские, надо думать, как теперь расхлёбывать, — Ник сдвинул брови и стал очень серьёзным.

— Что там думать, надо срочно направляться к этой бабке и сказать ей, что нам с Муркой с её чар пришлось не сладко, — эта мысль ещё вчера родилась у меня в голове, настала пора поделиться планом действий с товарищами.

— Только не волнуйся раньше времени, но ты, Гошенька, всего не знаешь, — Никита помог мне отряхнуться и сесть поудобнее, затем вкратце рассказал о событиях вчерашнего дня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература
Повести
Повести

В книге собраны три повести: в первой говорится о том, как московский мальчик, будущий царь Пётр I, поплыл на лодочке по реке Яузе и как он впоследствии стал строить военно-морской флот России.Во второй повести рассказана история создания русской «гражданской азбуки» — той самой азбуки, которая служит нам и сегодня для письма, чтения и печатания книг.Третья повесть переносит нас в Царскосельский Лицей, во времена юности поэтов Пушкина и Дельвига, революционеров Пущина и Кюхельбекера и их друзей.Все три повести написаны на широком историческом фоне — здесь и старая Москва, и Полтава, и Гангут, и Украина времён Северной войны, и Царскосельский Лицей в эпоху 1812 года.Вся эта книга на одну тему — о том, как когда-то учились подростки в России, кем они хотели быть, кем стали и как они служили своей Родине.

Георгий Шторм , Джером Сэлинджер , Лев Владимирович Рубинштейн , Мина Уэно , Николай Васильевич Гоголь , Ольга Геттман

Приключения / Приключения для детей и подростков / Путешествия и география / Детская проза / Книги Для Детей / Образование и наука / Детективы / История