Читаем Чудесные дни в «Ужиках» полностью

По иронии судьбы первой мне попалась большая куча крупной картошки, она была горкой насыпана на пол и отгорожена невысоким деревянным заборчиком. На моё счастье картошка была накрыта старыми фуфайками, одну из них я тут же надел поверх тоненькой маечки. Холодный ватник грубо обнял меня своими студёными лапами. Ощущения, знаете, ещё те — словно вдруг голышом, вместо тёплой перины, погрузился в ледяной сугроб. Чтобы хоть немного согреться, я начал приседать, размахивая в темноте руками. Наверное мыши, которые сейчас меня видят, медленно сходят с ума: маленький странный человек забрался к ним в подвал, закрыл за собой лаз, одел старую, тронутую тленом фуфайку и, стуча зубами, с энтузиазмом делает зарядку.

Словно подслушав мои мысли, грызуны тут же дали о себе знать: я вдруг почуял, как темноте, совсем рядом со мной, протопали маленькие лапки, потом кто-то крошечный тихонько завозился и зашуршал. Это было так неожиданно, что я вздрогнул и выпалил:

— Мышка, тихо, не шурши, прошу тебя от всей души!

Ну вот, даже наедине с мышами мой непослушный заколдованный язык плетёт рифмы. Хорошо ещё, что эти серые комочки не смеются надо мной. А может и смеются, просто мне не слышно.

Основательно согревшись с помощью приседаний, я сел на кучу картошки и начал мозговой штурм. Больше всего меня сейчас волновала Мурка — не представляю, каким образом вывести её из спячки. Если до завтра не проснётся сама, придётся тащить к знахарке. У меня сложилось чёткое представление, что бабка, ворожа над больной ногой Марика, уж не знаю, случайно или специально, оказала колдовское влияние на меня и нашу рогатую скотинку.

Интересно, а что же ведунья сказала Марику? Как только меня отсюда вытащат, первым делом спрошу у друга. Это вполне может быть что-то, что поможет нам с козой расколдоваться.

Мои размышления были грубо прерваны мышонком, которой перепутал брючину моих штанов со своей норкой. Наглый серый (я думаю, что серый, он же мышь) комочек шустро взобрался сначала на колено, а потом скатился по моей согнутой ноге куда-то в область трусов.

Да, я завизжал. Нет, я не трус и не девчонка. Но это было очень неприятно, я бы сказал даже мерзко, гадко, да в конце концов просто отвратительно.

Резко вскочив и, прилагая все усилия, чтобы не раздавить на себе это цепляющееся и пищащее существо, я попытался вытряхнуть гадёныша из столь деликатного места. Не добившись результата, сорвал с себя треники вместе с грызуном и рефлекторно закинул их куда-то в угол.

— Забери себе штаны, пусть дрожу от холода! Наглая ты, злая мышь, поступать со мною так не давал я повода! — я весь просто кипел от негодования. Мало того, что из-за этой малявки испытал столько неприятных ощущений, так ещё и мёрзнуть в одних трусах неизвестно сколько.

Нет, так дело не пойдёт, а то сейчас лопну от возмущения. Надо успокоиться и думать продуктивно. Надо же, такая крошечная безобидная мышка испугала взрослого, почти самостоятельного десятилетнего парня. В конце концов ничего страшного не произошло. По сути, просто маленький мышиный ребёночек вышел погулять, ошибся дверцей, а великан (то есть я в мышиных глазах) начал топать ногами, ругаться, да ещё зашвырнул кроху куда подальше. Я вдруг отчётливо представил себе картину: мышонок просыпается в своей кроватке, сладко потягивается, умывается крошечными серенькими лапками, целует маму и папу, завтракает хлебной крошкой и, помахав родителям ладошкой, выходит на прогулку, а потом довольный и уставший возвращается домой, случайно путает вход в норку с моей штаниной…. Ну, а дальше известно, что. И сейчас он, бедный, беспомощный, путается в ткани треников, молит о помощи… По большому счёту, мы сейчас с ним в одинаковом положении, только у меня, пожалуй, больше шансов на спасение.

Мне стало стыдно. Хорошо ещё, что никто не видел, как я расправлялся с малышом, а то прославился бы на весь свет как злобный и безжалостный обидчик беззащитных мышат.

Пробираясь в темноте на ощупь, я пополз в ту сторону, куда в момент стресса летели мои штаны. Нащупав тонкую ткань, попытался отыскать в ней мыша. Как и предполагалось, крошечное существо застряло в ткани и теперь тонкими лапками отчаянно пыталось процарапать себе выход на свободу. Бережно освободив грызуна, я положил его к себе на ладонь и сказал:

— Ты прости большого хама, бедный серенький мышонок, знаю, ты совсем не страшный, беззаботный малышонок. Я очень сильно испугался, но не хотел тебя обидеть, просто ты пришёл внезапно, меня не надо ненавидеть.

Мышонок тщательно обнюхивал мою ладонь и никуда не собирался уходить. Надеюсь он не ранен, а просто хочет со мной подружиться. Я аккуратно, одним пальцем погладил малыша по спинке и выпустил на пол.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература
Повести
Повести

В книге собраны три повести: в первой говорится о том, как московский мальчик, будущий царь Пётр I, поплыл на лодочке по реке Яузе и как он впоследствии стал строить военно-морской флот России.Во второй повести рассказана история создания русской «гражданской азбуки» — той самой азбуки, которая служит нам и сегодня для письма, чтения и печатания книг.Третья повесть переносит нас в Царскосельский Лицей, во времена юности поэтов Пушкина и Дельвига, революционеров Пущина и Кюхельбекера и их друзей.Все три повести написаны на широком историческом фоне — здесь и старая Москва, и Полтава, и Гангут, и Украина времён Северной войны, и Царскосельский Лицей в эпоху 1812 года.Вся эта книга на одну тему — о том, как когда-то учились подростки в России, кем они хотели быть, кем стали и как они служили своей Родине.

Георгий Шторм , Джером Сэлинджер , Лев Владимирович Рубинштейн , Мина Уэно , Николай Васильевич Гоголь , Ольга Геттман

Приключения / Приключения для детей и подростков / Путешествия и география / Детская проза / Книги Для Детей / Образование и наука / Детективы / История