Чудесный нож

Уилл был маленьким, когда было написано это письмо. Через несколько лет наступило то утро, когда он понял что его мать в страшной опасности, и ему надо было защищать её; и потом медленно, за несколько месяцев, пришло понимание, что опасность была внутри неё, и ему надо было ещё больше защищать её.

А теперь, внезапно, открытие, что всё-таки не вся опасность была вымышленной.

Кто-то действительно охотился за ней, за этими письмами, этой информацией.

Он не знал что это значило. Но он был очень счастлив, что у него было что разделить с отцом; что Джон Перри и его сын Уилл по отдельности обнаружили это странное явление. Когда они встретятся, они смогут поговорить об этом, и его отец будет горд, что Уилл пошёл по его стопам.

Ночь была очень тихой, и море было спокойно. Он сложил письма и уснул.

Глава шесть. Освещённые в полёте

— Грамман? — переспросил чернобородый мехоторговец. — Из Берлинской Академии?

Очень опрометчив. Я встретил его лет пять назад в северных Уралах. Я думал, он помер.

Сэм Кансино, старый знакомый, и техасец, как и Ли Скорсби, сидевший в пропахшем нафтой дымном баре Самирской гостиницы, опрокинул стакан обжигающе-холодной водки. Он придвинул тарелку с копчёной рыбой и чёрным хлебом поближе к Ли, и тот взял себе кусок и кивнул Сэму, чтобы тот продолжал.

— Он попался в капкан, который насторожил этот кретин Яковлев, — продолжил мехоторговец, — взрезал ногу до кости. А вместо того, чтобы воспользоваться нормальными лекарствами, настоял на том, чтобы использовать эту дрянь, которую применяют медведи — кровомох — какой-то вид лишайника, это не настоящий мох. Ну, так или иначе, а он лежал на санях попеременно ревя от боли и выкрикивая команды своим людям — они делали замеры со звёздами, и они должны были сделать всё правильно, а не то он бы по ним так прошёлся… ругаться он умел, как никто.

Худой мужик, крепкий, сильный, и любопытный до всего. Ты знаешь, что он был Татарином, через инициацию?

— И не говори, — сказал Ли Скорсби, подливая ещё водки в стакан Сэму. Его деймон, Хестер, сидела около его плеча на стойке бара, как всегда, полуприкрыв глаза и распластав уши по спине.

Ли прибыл на Новую Землю в полдень, с помощью ветра, вызванного ведьмами, и, сразу же после того, как его оборудование было в безопасности на складе, он отправился прямиком в Самирскую гостиницу, около рыбоупаковочной станции. Многие арктические путешественники останавливались здесь, чтобы обменяться новостями, найти приработок или оставить сообщение другу, да и сам Ли Скорсби в прошлом провёл тут не один день, в ожидании контракта, пассажира или попутного ветра, так что сейчас не было ничего удивительного в его визите.

А, учитывая огромные изменения, которые люди ощущали в мире вокруг, ничего удивительного, что они собирались и обсуждали это. С каждым днём прибывали новости: Енисей был свободен ото льда, в это-то время года; океан отступил от берега, обнажив какие-то странные строения из камня, ранее скрытые водой; тридцатиметровый спрут выхватил трёх рыбаков прямо из лодки и разорвал на части…

А туман продолжал накатываться с севера, плотный, холодный, и изредка освещённый очень странным светом, в котором можно было увидеть огромные фигуры, и услышать непонятные голоса.

В целом это было очень плохое время для работы, благодаря чему бар Самирской гостиницы был полон.

— Вы сказали Грамман? — спросил человек, сидевший около бара, пожилой мужчина в одежде охотника на тюленей, чей деймон-лемминг грустно выглядывала из кармана. — Да, точно, он был Татарином. Я присутствовал, когда его приняли в племя. И видел, как ему сверлили череп. У него было ещё одно имя, татарское, наверное, вспомню…

— Это интересно, — сказал Ли Скорсби. — Позволь проставить тебе выпивку, приятель. Я разыскиваю этого человека. К какому племени он присоединился?

— Енисейские пахтары. В предгорьях хребта Семёнова. Около слияния Енисея и — чёрт, забыл, как называется — речки, которая стекает с холмов. Там ещё камень размером с дом рядом с причалом.

— А, понятно, — сказал Ли. — Теперь помню. Я пролетал там. Так ты говоришь, Грамману просверлили череп? Почему это?

— Он был шаманом, — сказал старый охотник за тюленями. — Думаю, племя считало его шаманом ещё до того, как они приняли его. Это сверление — это что-то.

Продолжается две ночи и день. Они используют лук, как и для зажигания огня.

— Ну, это объясняет, почему его люди его слушались, — сказал Сэм Кансино. — Самая грубая шайка проходимцев из всех, что я видел, но они бегали туда-сюда, выполняя его приказы, как боязливые детишки. Я-то думал, это его ругань заставляла их так бегать. Если они думали, что он шаман, это всё объясняет. Но знаешь, этот парень любопытный, как никто. Если вцепится, то уже не отпускает.